Дара кивнул:
– Он на полвека старше большинства своих соратников, и они его уважают. Иртемида и Гуштап – лучшие воины, но Ношрад – более опытный лидер и может заменить меня при дворе.
– Тогда этим он и займется с сегодняшнего дня.
– До моего выздоровления?
Манижа строго посмотрела на него.
– Нет, с сегодняшнего дня – и впредь. Ты – мой Афшин, и ты продолжишь командовать моей армией, но я больше не нуждаюсь ни в твоих советах, ни в твоем присутствии при дворе.
Дара в шоке уставился на нее:
– Бану Манижа…
Она жестом остановила его:
– Ты ослушался моего прямого приказа, поставил под угрозу свою жизнь и, следовательно, жизни всех дэвов и продемонстрировал нашему врагу лучший способ тебя уничтожить. Я была готова прощать твою темпераментность, потому что переживаю о тебе, Афшин, и знаю, сколько ты выстрадал, но я не потерплю измены. Я хочу доверять тебе, очень хочу, – добавила она, и что-то на секунду промелькнуло в ее глазах. – Но я не могу, и мне нужно искать другие способы обеспечивать безопасность нашего города.
Он открыл и закрыл рот, не зная, что сказать.
– Я всего лишь пытался служить своему народу.
– В том-то и дело, Афшин. Мне не нужно, чтобы ты служил дэвам. Мне нужно, чтобы ты служил мне, чтобы я могла править дэвами. У меня и без тебя полно советников. Мне не нужно еще чье-то мнение. Мне нужен тот, кто способен выполнять мои приказы.
– Тебе нужно оружие. – На этот раз ему не удалось скрыть горечи в голосе.
– Быть оружием – это честь. Когда-то и твоя семья в это верила. – Она взяла поднос с инструментами и отставила его в сторону. – Ты хотя бы узнал что-нибудь полезное, пока тебя чуть не убили?
Прямой вопрос застал его врасплох… как и ответ, немедленно пришедший на ум. Дара действительно узнал кое-что полезное: он узнал, где скрывается Зейнаб аль-Кахтани. И если бы ему удалось захватить ее в плен, Манижа наверняка встретила бы его благодарностью и похвалой, а не понижением в должности.
Он начал было отвечать… а потом ему вспомнились слова Разу.
Что станет с больницей, которую он уже разгромил, если Манижа узнает, что там прячется принцесса? Дара вдруг представил, как она приказывает ифритам атаковать, а Аэшма и Визареш смеются, убивая женщин и детей, и загоняют в угол Элашию и Разу.
Зейнаб, скорее всего, уже сбежала. Принцесса отнюдь не выглядела дурой, а оставаться там, где ее заметили враги, было бы самоубийством.
– Нет, – ответил Дара, чувствуя обман в каждой клеточке своего тела. Это было уже не пренебрежение приказом Манижи ради спасения Иртемиды – это была явная ложь, та самая измена, за которую в другой жизни ему, возможно, вырвали бы язык. – Я ничего не видел.
Манижа посмотрела на него очень долгим взглядом.
– Прискорбно, – она направилась к выходу. – Отдыхай, Афшин. Мы же не хотим, чтобы тебе стало хуже.
Часть вторая
14
Нари
Нари сняла скальпелем папирусно-тонкую гранатовую шкурку, обнажив сегмент рубиновых зерен. Зажав вскрытый плод коленями, она отложила скальпель и взялась за иглу. Проткнув шкурку, протянула через нее нитку, пришивая на место. Волосы она собрала в пучок на макушке, и солнце приятно припекало затылок.
Это была такая идиллическая сцена. Они пришвартовались рядом с какими-то руинами, и Нари устроилась на упавшей прямо в воду колонне с вырезанными на ней пиктограммами. Али ушел купаться в реке, и Нари осталась наедине со своими инструментами и тишиной. Легкий ветерок обдувал ее лицо, принося запах полевых цветов, а наверху сладко щебетали птицы, свившие гнездо в полуразрушенном рябом потолке монумента.
Она управилась с очередным стежком, любуясь аккуратным швом, который у нее получался. Гранатовая шкурка была нежнее живой плоти, но ее швы все равно выглядели безупречно.
И Нари явно не единственная придерживалась такого мнения.
– Выглядит потрясающе, – восторженно произнес мужской голос прямо над ухом.
Нари подскочила, ойкнув от неожиданности, и чуть не укололась иглой.
– Али, ради всего святого… Я думала, ты купаешься!
– Уже искупался. – Али указал за спину, на дорожку влажных следов, блестевших на камнях.
– Тогда не мог бы ты постараться и производить хоть какой-то шум при движении? – Нари обиженно уставилась на фрукт. Она прорвала кожицу, когда случайно вздрогнула. – Ты убил моего пациента.
– Значит, мы можем его съесть?
– Нет, это значит, что ты принесешь мне нового, пока я не начала испытывать свои инструменты на тебе.
Он закатил глаза, но направился обратно к лодке. По его ногам стекала вода. Никогда не забывая о правилах приличия, Али всегда держал под рукой сухую шаль, когда плавал, но все равно оставался насквозь мокрым, и сейчас крупные капли воды катились по его лицу и голым рукам, сверкая на солнце.
– Гранатов больше нет, – крикнул он, роясь в корзине, где они хранили фрукты. – Апельсин подойдет?
Нари не ответила. В процессе поисков шаль со спины Али соскользнула, что не на шутку отвлекало внимание. Бедренная повязка, которую он носил во время плавания, была туго завязана вокруг его бедер. Очень туго. И тоже не успела просохнуть, оставляя значительно меньше простора для воображения, чем предполагал ее владелец.
Посмотрите-ка, кто у нас оправился от горя? Нари заставила себя отвести взгляд, прекрасно понимая, что разглядывает эту часть тела Али явно не из медицинских соображений.
– Что? – рассеянно переспросила она.
Он обернулся, держа в руках два апельсина.
– Приемлемая замена?
– Вполне.
Али вернулся и присоединился к ней.
– Прости, что напугал. – Он повертел шеей и повел плечом. – До чего же все-таки приятно поплавать. Я был так слаб после печати. Даже ребенок, наверное, меня бы одолел.
Нари посмотрела на него с сомнением, снова подмечая его удивительную гибкость, когда он изящно опустился на землю. Не важно, куда завели ее мысли минуту назад, но Али сейчас мог бы сойти за сказочного речного духа, хранителя воды, стекающей по его рукам.
– Глупости. Бог свидетель, что за время твоей болезни я с лихвой успела на тебя насмотреться. Ты и тогда выглядел отлично.
Али так и застыл с апельсином в руках.
– Что значит «успела насмотреться»?
– То, что… – Жар прилил к ее щекам. – Ты провел пару дней без сознания. Как по-твоему, кто о тебе заботился? Якуб? Он едва мог удержать тебя в поле зрения.
Абсолютный ужас отразился на его лице.
