– Зато я могу себе представить. – Дара сжал кулаки, пытаясь сдержать огонь, рвущийся на свободу. – Кандиша знала, где я. Знала мое имя. Должно быть, Зейди пошел с ними на сделку. Этот трус знал, что не сможет победить меня в равном бою, и поэтому продал меня ифритам.
Эмир продолжал смотреть на него с отчаянием и обреченностью на лице, как будто уже понимал, чем это для него кончится. И все же в его надломленном голосе слышался вызов.
– А я этому рад.
Каве бросился к ним, заслонив Мунтадира прежде, чем Дара успел броситься в атаку.
– Нет, – осадил он. – Успокойся, Афшин.
– Успокоиться? Они продали меня в рабство!
– Ты этого не знаешь. – Каве положил руку ему на плечо. – Посмотри вокруг. Мунтадир не врет насчет древности этого места. И даже если это сделал Зейди… – Визирь понизил голос. – Это не Мунтадир. А Мунтадир для нас полезен, ты сам сказал.
Манижа ничего не говорила, лишь углубившись в чащу гробов и саркофагов. Она провела пальцами по пыльной каменной плите.
– Это Нахиды, не так ли?
Дара застыл, потрясенный ее предположением, но у Мунтадира вытянулось лицо.
– Да, – прошептал он.
Она погладила надгробие, словно прикасаясь к руке возлюбленного.
– Все мы?
Мунтадир, казалось, был готов сгореть со стыда.
– Если верить словам моего отца… да. С войны.
– Ясно. – Ее голос звучал траурно. – Где мой брат?
– Его здесь нет. Мой отец приказал кремировать Рустама – и тебя, кого бы он за тебя ни принял, – в Великом храме. Он сказал, что, став королем, хотел сжечь и благословить все тела, но…
– Ну, конечно, конечно. Значит, мои родители и моя бабка… – Манижа подняла глаза и увидела пару маленьких гробиков. – Дети. Мы потерпели поражение. Вы держали нас в лазарете, как полезных питомцев. Вы убивали тех, кто был слишком дерзок, похищали тех, чьи хорошенькие лица услаждали королевский взор. И после всего этого даже в смерти мы не могли обрести покой. – Она указала на свитки: – Это архивы или никто не потрудился записывать их имена?
– Архивы, – пробормотал Мунтадир. – Они на гезирийском. Я их не могу прочесть, но…
– Мы найдем того, кто сможет.
Дара смотрел на сотни мертвых тел. Его благословенные Нахиды, обреченные гнить в погребальных саванах.
– Зачем? – спросил он. – Зачем твои предки так поступили?
– Я же сказал, что не знаю. – Голос Мунтадира дрогнул от гнева и испуга. – Возможно, они боялись. Возможно, не напрасно. Посмотри на себя. Ты должен быть дважды мертв, тебе подвластна сила, которой даже ты сам не понимаешь, и все из-за нее, – Мунтадир грубо указал на Манижу. – Может, им нравилось время от времени проверять, что вы все мертвы.
Манижа сжала руки в кулаки, и на мгновение Даре показалось, что она собирается ударить Мунтадира. Но она только вздохнула и закрыла глаза.
– Каве, убери его с моих глаз. Пошли за писцом, который владеет гезирийским, и одним из наших жрецов. Найди тех, кто не станет болтать. Я не готова делиться этими новостями.
Каве помедлил. Ему явно не нравился убийственный взгляд, которым Дара сверлил Мунтадира, но потом он опомнился и поспешно увел эмира прочь.
Когда они ушли, Манижа открыла глаза и окинула взглядом гробы с останками своих родственников. Дарин реликт она все еще держала в руках.
Дара боролся с непреодолимым желанием вырвать его у нее. Его реликт. Если он откроет его, найдет ли младенческий локон, который его мать вложила туда вместе с молитвой? Сможет ли он прикоснуться к тому, чего касалась она столько веков назад?
Но далекое прошлое Дары сейчас не стояло на первом плане.
– Бану Манижа… – начал он осторожно. – Как ты меня воскресила?
Манижа неподвижно застыла.
– Что?
Дара встретился с ней взглядом. Гнев прошел, осталась только усталость.
– Я знаю, как освобождают и возвращают к жизни рабов. Тебе нужен был мой реликт.
– Мне нужна была лишь щепотка твоих бренных останков, и Кандиша показала мне место твоей смерти.
– Ты прекрасно знаешь, что говорю не об этом. Я говорю про первый раз. – Он повысил голос: – Мы с тобой шесть лет избегали этого разговора. Но теперь я спрашиваю. Как ты меня воскресила?
Манижа бросила на него настороженный взгляд.
– Ты не захочешь слышать эту историю. Если я и скрыла от тебя некоторые детали, то только ради твоего же блага.
Прежде Дара, возможно, и поверил бы ее словам. Возможно, даже принял бы их за сочувствие.
Не в этот раз.
– Я неотступно следовал за тобой, убивал ради тебя и ничего не просил взамен, – его била дрожь. – Я хожу среди вас, но я не один из вас. Я не такой, как другие освобожденные джинны. Я не могу вспомнить годы, проведенные в рабстве, а это целые столетия – столетия – моей жизни. Я хочу понять почему. Хочу понять как. Я имею на это право.
Манижа смотрела на него, не отрывая взгляда. Пламя факелов отражалось в ее глазах, но сама она ничем не выдавала своих мыслей.
Поэтому Дара так удивился, когда она отложила его реликт, села на стол и повела рассказ.
– Мы нашли твое кольцо, когда были детьми. Мы трое: Каве, Рустам и я. Во время очередной нашей вылазки мы набрели на останки человеческого каравана. Мы были совсем юны, и все это казалось нам ужасно интересным: мы никогда не подбирались к людям так близко, даже если от людей там остались лишь кости и какие-то сгнившие вещи. Трупы их были разбросаны, расчленены. А на одной отрубленной руке красовалось кольцо.
Даре и так уже стало не по себе – караван с убитыми людьми, пожалуй, слишком уместное начало для его истории.
– Мое кольцо?
– Твое кольцо. Магия, исходящая от него… любой Нахид понял бы, что это сосуд раба. Есть один способ заглянуть в сны раба, запертого внутри, и когда я заглянула в твои… Я сразу догадалась, кто ты. Твой гнев, твое отчаяние… воспоминания о Кви-Цзы и походе против Зейди аль-Кахтани… ты не мог быть никем иным, кроме как великим Дараявахаушем, последним Афшином.
Она выглядела потерянной в воспоминаниях, но ее слова лишь укрепили дурные предчувствия Дары.
– И тебя не удивило, что последние Нахиды совершенно случайно наткнулись на последнего Афшина?
– Мы были детьми, Дараявахауш. Нам все казалось сказкой. Взрослые вокруг нас всегда так роптали перед джиннами, покорялись им. Поэтому мы привезли кольцо в Дэвабад, спрятав его под одеждой, и попытались выяснить правду о том, что с тобой случилось.
– Неужели никто из моих последователей не оставил докладов?
Манижа покачала головой:
