Искренность, звучавшая в ее словах, несколько смягчила гнев Нари. Ненавидеть Хацет всегда было труднее, чем Гасана: Нари легко узнавала себя в женщине, которой семья и политика не оставили большого выбора в жизни.
Они вышли во внутренний двор замка. Наполовину сад, наполовину руины – это было место безупречной красоты. Зеркальные плитки пролегли вдоль песчаных дорожек, отражая полную луну серебристыми лужицами света. Журчал ручей, разделяя двор напополам, бледные деревья тянулись к небу сквозь решетчатый потолок.
– Невероятно, – восхищенно выпалила Нари. – Такое чувство, будто я иду по лесу.
– Ты бы видела, как здесь красиво, когда есть магия. – Хацет провела пальцами по папоротнику. – Мой отец всегда говорил, что именно так должны жить джинны. На краю и среди дикой природы, по духу ближе к нашим предкам, чем к «загрязненным человеческим городам». Он никогда не был высокого мнения о Дэвабаде, – тоска наполнила ее голос. – Мое собственное детство прошло гораздо веселее, чем детство моих детей, и я всегда задавалась вопросом, как бы они могли расцвести здесь. Как легко чувствовала бы себя Зейнаб, если бы не была привязана к гарему, полному политиканских аристократок. Какой ученый мог бы вырасти из Али, если бы ему никогда не пришлось брать в руки зульфикар.
– Тогда они не были бы самими собой, – ответила Нари, почти не задумываясь. Она не могла себе представить Али и Зейнаб в отрыве от их королевского воспитания.
– Может, и так, – задумчиво отозвалась Хацет.
– Вы уехали по собственной воле? – спросила она.
Похоже, Хацет пребывала в разговорчивом настроении, а Нари никогда не отказывалась от информации – и к тому же была от природы любопытна.
Королева пожала плечами:
– Я не уверена, что у таких женщин, как мы с тобой, есть эта самая «собственная воля». Гасан искал себе новую жену и недвусмысленно намекал, что заинтересован в супруге из Та-Нтри. Наши торговые семьи посовещались и выдвинули мою кандидатуру. Мне все это казалось приключением, способом поддержать родное племя. Он был красивым, умным королем, ужасно харизматичным. Я нервничала по прибытии, а потом обнаружила, что он зачаровал все мое дворцовое крыло по образу и подобию замка в Та-Нтри.
Нари взглянула на нее, удивленная печалью на лице немолодой женщины.
– Вы любили его.
– Думаю, мы оба любили друг друга, насколько мы вообще умели любить. Для него на первом месте всегда стоял Дэвабад, для меня – Та-Нтри. А потом родились наши дети… Я и понятия не имела, как сильно полюблю их и как отчаянно захочу защитить от политики, которая теперь казалась невыносимой, – она покачала головой. – И я не смогла простить ему изгнания Али. Мне кажется, я могла бы простить Гасану немало страшных вещей, но, послав нашего сына на верную смерть… он растоптал ту часть моего сердца, на которую когда-то претендовал.
Нари вздрогнула. Она знала это чувство.
Хацет внимательно посмотрела на нее.
– Ну вот, я рассказала тебе историю своего брака, теперь и ты должна ответить мне тем же. Я знаю, что ты не любила Мунтадира, но думаешь ли ты, что однажды смогла бы править вместе с ним?
Нари обдумала вопрос. Еще несколько недель назад она бы ушла от ответа: уже не в первый раз Хацет пыталась совать нос в ее семейную жизнь. Мунтадир и Али были соперниками, и союз Мунтадира с Дэвами через его супругу Нахиду был одним из сильнейших козырей у него на руках.
Но все это пошло прахом, и Нари ответила с необычной для себя честностью:
– Не знаю. Я была готова многим пожертвовать ради своего народа, но не думаю, что смогла бы встать на сторону Мунтадира, если бы он превратился в своего отца. А если бы ему удалось измениться и противостоять отцу, тогда бы, я думаю, он первым же делом со мной развелся. Мы были ужасной парой.
Хацет ответила невеселой улыбкой.
– Очень дипломатичный ответ. Если отбросить все остроты, я отношусь к тебе с большим уважением, бану Нахида. Твой прагматизм меня восхищает, равно как и твоя готовность держать в уме противоположные идеи. Я не сомневалась, что дочь Манижи окажется умна, но твоя мудрость застала меня врасплох.
– Рада удивлять, – сухо сказала Нари. – Вы были с ней знакомы? С моей матерью?
– Не очень близко – хотя я и не уверена, что кто-то, кроме ее брата, знал ее близко. Мы с Гасаном были женаты всего несколько лет, когда она исчезла, а при дворе я ее избегала.
– Из-за Гасана?
– Нет, не из-за увлечения моего мужа. – Хацет повернулась и заглянула ей в лицо. – Просто я боялась ее, бану Нари, а я не из тех женщин, которых легко напугать. Я до сих пор помню, как Гасан привел меня в лазарет, чтобы познакомить со «своими уважаемыми Нахидами», как он их называл. У меня по коже побежали мурашки: они были узниками там, и это казалось настолько очевидным, что меня потрясло, как Гасан может этого не замечать. Рустам так дергался в его присутствии, что не мог удержать чашку в руках.
И все же ты хотела снова сделать из нас узников. Но вслух Нари этого не сказала.
– А Манижа?
– Я слышала, как дэвы шептались между собой, называя ее богиней. Но я отмахивалась от этого, как от предрассудка огнепоклонников, – добавила королева чуть извиняющимся тоном. – Но описание ей шло, и Манижа это знала. Ты бы видела ярость, негодование, горящее в ее глазах оттого, что низшие существа, вроде нас, посмели посадить ее в клетку. Помню, я подумала про себя, что, если политические ветры когда-нибудь переменятся, она, не колеблясь ни секунды, убьет нас всех. И в некотором смысле… – сожаление отразилось на ее лице, – я не могу ее винить.
Я тоже. Нари презирала насилие, совершенное ее матерью, но не могла винить ее за то, что она ударила по своим обидчикам. Манижа раскусила Нари той ночью на крыше, взывая к той частичке ее души, которая мечтала подняться с колен. Перестать бояться.
Нари отказала ей. И теперь она была окружена джиннами, которым не доверяла, не имея четкого плана на будущее.
Хацет смотрела на нее так, словно могла читать мысли Нари.
– Они победили, – сказала она. – По крайней мере, сейчас это так. Твоя мать восседает на троне, твой Афшин стоит с ней рядом, а дэвы безраздельно властвуют в развалинах Цитадели и на руинах Кахтани. Так как же эта стойкая, несгибаемая женщина, которая легла в брачное ложе со своим врагом и отказалась от Афшина, которого, по слухам, любила, оказалась здесь, а не с ними, а печать Сулеймана – на челе моего сына?
Нари покачала головой:
– Я хочу верить, что, если бы все видели то же, что я видела во дворце, они бы меня поддержали. Гезири, убитые ядом Манижи, умирали чудовищной смертью, Хацет. – Она содрогнулась, вспоминая вопли стражников Гасана, вцепившихся в свои головы. – И ведь большинство из них были невиновны. Слуги, писцы и обычные мирные подданные, которым в одну неудачную ночь просто не посчастливилось стать разменной пешкой в играх сильных мира сего. Дети! – Нари замолчала, снова видя перед собой маленьких мальчиков в окровавленных праздничных одеждах. Она не думала, что когда-нибудь сможет их забыть. – Это афера, – добавила она, вновь разозлившись.
