– Может, видел его когда, да напрочь забыл. К Феде постоянно дети прибегали. Мы с женой считаем так: у нас играйте, ешьте, танцуйте. Продуктов не жалко, дом большой, места много. За ребятами пригляд нужен. И знать надо, чем они занимаются. Дома у нас все было под контролем. А что за забором? Не понимаю родителей, которые запрещают приятелей приводить, говорят: «Пол испачкают, еду сожрут, тарелки бросят, унесутся. Шумят, кричат, а я хочу покоя!» Ага! Сейчас покой, нет подростка дома, и паркет блестит, и колбаса цела. Круто. А что ты про сына знаешь? Где он? С кем? Чем занят? Может, с наркоманами связался, с ворами. Детей тянет на дерьмо. Плевать на жрачку и на чистоту! Смотри, с кем ребенок дружит, да в гости их зови, корми-пои. Этим ты себе спокойствие обеспечишь, вовремя любую ерунду заметишь и меры примешь! Мы с Таней один раз не выдержали, сдали у нас нервы, поругались с Федей. И вон чего вышло! Удрал он и какой вернулся? Я с остальными детьми никогда не скандалю теперь. Не стану врать, бывают моменты, когда хочется заорать. Но я всегда Федю вспоминал и осекался, думал: а вдруг сейчас сына-дочь в последний раз в жизни вижу? Сбежит, на отца обиженный, и… не вернется! Что тогда? Приезжайте к нам за продуктами, всегда рады вас видеть.
Во время обратной дороги мы молчали, и только когда въехали в Москву, Константин Львович произнес:
– Господин Маркс нас обманул.
– Вы озвучили мои мысли, – кивнула я. – Владимир, наверное, знает, что случилось и с Федей, и с Сергеем.
– Запутанное дело, – отметил Энтин и взял телефон. – Николаша, попробуйте выяснить, что с Кисуниной и… Вы молодец, предвидели мой вопрос! Включаю громкую связь.
Салон заполнил голос Махонина:
– Ничего на них нет. Последние сведения есть на момент, когда ребятам исполнилось тринадцать. Они завершили очередной учебный год, ушли на каникулы. Первого сентября на занятия не явились. Все. Мать Кисуниной вскоре убил пьяный сожитель. Родители Павла угорели в избе, с пьяных глаз закрыли вьюшку. Их тела нашли, а труп сына – нет. Ничего о местожительстве Кисуниной и Окошина неизвестно. У них нет мобильных телефонов, страниц в соцсетях, полисов ОМС, водительских прав, счетов в банках, кредитов. Они не оформляли брак, не регистрировали детей. Не состоят на учете в психоневрологических диспансерах. Не учились ни в вузе, ни где-нибудь еще. Их просто не существует. За границу официально не выезжали. Под судом-следствием не состояли.
– Они умерли, – вздохнул Энтин, – что-то случилось тем давним летом с ребятами. Смею предположить, что Федя сбежал из дома не один, а в компании с лучшими друзьями. Его родители ответственные люди, кинулись искать сына и в конце концов нашли его. А родители других школьников вели асоциальный образ жизни. Ни мать Кисуниной, ни Окошины не переживали из-за отсутствия детей.
– Есть еще новость, – сообщил Николаша. – Помните Владимира, ну того, что в квартире-музее работал? Он к нам приходил, но ничего интересного не сказал.
– Да, – хором ответили мы с психологом.
Потом я спросила:
– А с ним что?
– Отравился, – коротко ответил Махонин.
От неожиданного сообщения я вздрогнула.
– Насмерть? – уточнил Энтин.
– В больнице он, в реанимации, – ответил Николаша, – поел в ресторане суши! Потом отправился кататься на «Скорой».
Константин Львович взглянул на меня и продолжил разговор с Николаем:
– Как ты это узнал?
– Если мы с кем-то имеем дело в процессе расследования, – объяснил Николаша, – я всегда открываю на этих людей поиск. Вижу на экране все новости, где упомянуты их фамилии. Час назад пришло сообщение с сайта «Желтуха». У папарацци повсюду есть информаторы. Маркс пошел обедать в дорогой ресторан, а там ему за офигенные деньги подали тухлую рыбу.
– Название трактира скажи, – потребовал психолог.
– «Счастье русалки», – сообщил Махонин, – средний чек примерно пять тысяч. Простой работяга туда не сунется!
– Может, нам сейчас туда заехать? – предложил мне Энтин.
Глава двадцать седьмая
Я не успела ответить, увидела, что мой телефон в держателе мигает, взяла трубку и услышала голос своей подруги Наташи.
– Лампа, помоги мне, пожалуйста.
– Тата, что случилось? – напряглась я.
Светина не принадлежит к женщинам, которые рыдают от бессилия, глядя на консервную банку, а потом обзванивают всех подруг и отчаянно плачут в трубку:
– Так хотела съесть печень трески. Мечтала о ней! Нет у меня никаких радостей в жизни, так хоть полакомлюсь чуть-чуть. Но и тут мне не везет! Банка закрыта. Как ее вскрыть? За что мне такие испытания…
И громкий вопль вам в уши.
Тата другая, она мужественно справляется со своими трудностями, никогда не унывает. И просьбы «помоги мне, пожалуйста» я за долгие годы общения ни разу от нее не слышала. На вопрос «как дела», она всегда весело отвечает: «Хорошо, а будут еще лучше».
Понимаете теперь, почему я занервничала и спросила:
– Что случилось?
– Три дня у меня живот болел, – начала объяснять подруга, – аппетит пропал, температура была тридцать семь с копейками. Я подумала, что грипп подцепила. А поскольку прививку сделала, то он протекает легко. Чай пила с малиной, лимон ела. Вчера утром живот перестал болеть, я обрадовалась – выздоравливаю. Правда, сил совсем нет, тошнит не по-детски, но это ерунда. А после обеда температура как взлетит! Сорок! Голова не соображает, мозг отключился, но я догадалась «Скорую» вызвать. И меня с сиреной повезли в клинику. Диагноз: аппендицит, перитонит начался. Сразу на стол положили. Не так давно я от наркоза окончательно отошла, выслушала нотацию хирурга. Милый дядька, но жуткий матерщинник. Он всю правду про меня выложил, шипел:
– Женщина с высшим образованием, а вели себя как идиотка! Чай горячий она пила, лимон жрала! Еще бы грелку с кипятком на пузо положила.
Я растерялась.
– А что, надо было?
Доктор просто посинел.
– Запомни! Ни на какую больную область горячее не клади. Врача зови! Хорошо, что мы успели. А если бы нет? Очутилась бы ты сегодня в уютном месте, люди там приветливые, пахнет хорошо. И одели бы тебя, и причесали, и макияж сделали. Просто бутончик получился бы.
Тата захихикала.
– Наркоз определенно на мой мозг подействовал. Я спросила у хирурга: «Что это за место?» Он как гаркнет: «Морг! Неделю теперь у нас будешь лежать! Тихо. Молча». Я взмолилась:
– Отпустите меня домой, я куплю таблетки, лечиться буду аккуратно.
Игорь Анатольевич вдруг поинтересовался:
– А что у нас дома хорошего?
– Собаки, – говорю, – коты. Им есть хочется, псам гулять надо.
И тут он как сказал – нет! Тебе его выражение сообщать не стану. Лампуша, пожалуйста, съезди ко мне домой, ключи у тебя есть, покорми стаю. Жуть как нервничаю. Лена, как назло, уехала в отпуск!
