Пожалуй, этими словами П. А. Вяземского можно закончить главу о Петербурге Баркова с тем, чтобы, перевернув страницу, представить краткий очерк его биографии.
Глава третья
Жизнь поэта
Что без страданий жизнь поэта?
И что без бури океан?
Михаил Лермонтов.
Я жить хочу! хочу печали…
О смерти Баркова ходили легенды. Якобы он покончил с собой, утонув в отхожем месте. Другой вариант: он спустил с себя штаны, засунул голову в печь и задохнулся угарным газом, оставив перед смертью записку в стихах:
Жил грешно,
А умер смешно.
Какой уж тут смех… И наконец — третий вариант: Барков умер от побоев в борделе
[77]. Предпочтем вариант четвертый: «он умер под хмельком в объятиях женщины»
[78].
Могила Баркова не найдена. Если он действительно покончил жизнь самоубийством, то его не отпевали и похоронили за пределами церковной ограды.
Он ушел в мир иной в 1768 году тридцати шести лет от роду.
Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю
Я коней своих нагайкою стегаю, погоняю…
Что-то воздуху мне мало — ветер пью, туман глотаю, —
Чую с гибельным восторгом: пропадаю, пропадаю!
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!
Вы тугую не слушайте плеть!
Но что-то кони мне попались привередливые —
И дожить не успел, мне допеть не успеть
[79].
Барков был похож на Владимира Высоцкого. Об этом можно судить по гравюре А. А. Осипова с оригинала неизвестного художника, предназначенной для «Пантеона русских авторов» 1801 года (издание Платона Бекетова). Энергичный поворот головы, высокий лоб, волевой подбородок, умные глаза. И длинные волнистые волосы…
Он родился в семье священника в Петербурге. Известно, что у него была сестра. Она жила под Петербургом в Сестрорецке, и Барков, уже будучи взрослым, ездил к ней. Вообще-то в семьях священников обычно было много детей, так что возможно, что и братья у Баркова имелись.
Детство, скорее всего, как у всех. Ранние впечатления бытия, летом — плавание в реке, вылазки в лес по грибы и ягоды, зимой — игра в снежки, катание с горок на санках.
В доме Баркова, конечно же, соблюдали посты и церковные праздники, исправно молились. Наверное, будущий поэт помогал отцу в церкви, пел на клиросе.
Возможно, именно отец обучил Баркова грамоте. Сначала ребенок запоминал буквы, затем по складам читал азбуку. Ну а потом — Часослов, по которому учил молитвы, потом — Псалтырь. А там, глядишь, и Новый Завет…
В 1744 году Баркова определили в духовную семинарию при Александро-Невском монастыре в Петербурге. Как писал историк Петербурга А. И. Богданов, который завершил свой труд о Северной столице в 1749–1751 годах, в семинарии «обучаются дети здешняго Санктпетербурга священнаго чина по латыни, по гречески и по еврейски, также философии и богословии, которые, обучаясь, производятся в священный чин»
[80]. Таким образом, путь сына священника, которому в 1744 году должно было исполниться 12 лет, был предначертан — «в священный чин», и никуда иначе.
Во время учебы Баркова в семинарии ректором там был иеромонах Гавриил (Кременецкий).
Среди преподавателей выделялся Адам Селлий, датчанин, сын аптекаря. Он занимался медициной, а затем его заинтересовало богословие. Его пригласили в семинарию в 1734 году. Он преподавал латинский язык, а также взял на себя обучение семинаристов русскому чтению и письму, арифметике и пению. Известно, что Селлий был заикой. Трудно сказать, насколько он преуспел на педагогическом поприще. О методах его преподавания сохранились следующие сведения:
«Сказавшегося 3 недели больным ученика Селлий, по его собственным словам, „служительским хлебом и розгами в прежнее здоровье привел“. А затем, за его речи, будто его Селлий неверно и плохо учит, он „укреплял ему получше ученыя вещи плетьми, дабы он их не позабыл“»
[81].
В 1737 году Селлий на некоторое время покидал семинарию, но вскоре вернулся в монастырь, занялся трудами, посвященными главным образом истории русской церкви. В 1744 году он принял православие. В 1745 году пострижен в монашество с именем Никодим и в том же 1745 году, 7 декабря, скончался и был погребен в Александро-Невском монастыре. Барков, как и другие семинаристы, мог быть на его отпевании и погребении.
Вместе с Барковым в семинарии обучались еще 73 ученика
[82].
«На содержание Семинарии… шли деньги, получаемые за „гробокопательныя места“, но их было недостаточно.
Выдачи на Семинарию из монастырских сумм были крайне ограничены: в 1745 году 350 рублей, в 1746 году 270. В 1746 году, прося у Монастыря ассигнования денег, ректор Семинарии писал, что в Семинарии уже денег не имеется, а вновь как бумаги и чернил, так пищи и обуви, рубашек и прочаго одеяния непременно надобно»
[83].
Но всё же и хозяйственные успехи иногда случались:
«В 1743 году заменены были новыми приобретеныя в 1738 году и изветшавшия оловянныя кружки, солонки, скатерти и настольные ручники или утиральники»
[84].
Так что Барков, поступив в семинарию, пил из новой оловянной кружки и утирался относительно новым утиральником.
Пудами закупали мыло для бани — семинарское начальство заботилось не только о душевном, но и телесном здравии учеников. Чернила варили из сандала и купороса (на это тоже деньги нужны были). И еще: «для перьев закупали гусиные крылья по 3 копейки десяток и по деньге крыло»
[85]. Баркову было чем писать, а может быть, и записывать свои первые опыты в сочинении стихов.
