Орлова обожали гвардейцы. Его бесшабашная удаль и молодечество вызывали восхищение. Участник шумных пирушек, драк и рискованных приключений, Орлов всегда оставался победителем. Он не привык отступать перед препятствиями. Будучи адъютантом генерал-фельдцехмейстера (начальника артиллерии) графа П. И. Шувалова, Орлов «ублудил» любовницу своего начальника красавицу Елену Куракину. (NB: «ублудил» — слово Пушкина, который в одном из писем сообщал, что его беспутный братец Левушка «ублудил жену полкового командира».) Для Орлова это было романтическое приключение, сопряженное с препятствиями, опасностью расправы со стороны разгневанного генерала. Весь Петербург обсуждал эту любовную связь. Бравым адъютантом заинтересовалась великая княгиня Екатерина Алексеевна. Весной 1762 года у них родился сын, нареченный Алексеем Григорьевичем и получивший впоследствии титул графа и фамилию Бобринский.
Григорий Орлов и брат его Алексей Орлов, гвардеец, человек во многих отношениях замечательный (он тоже был красавцем, силачом и драчуном) стали главными заговорщиками во время дворцового переворота 1762 года. Благодаря Григорию Орлову гвардия возвела на престол Екатерину II. Заговорщики были осыпаны всевозможными милостями и награждениями. Все пятеро братьев Орловых получили графский титул, высокие чины. Григорий Орлов, первый вельможа в государстве, мог подняться и на самую высокую ступень, но Екатерине II дали понять, что Российской империей может править императрица, но не может мадам Орлова.
Участвуя в государственной деятельности, Григорий Орлов вместе с тем отличался артистизмом. Сегодня сказали бы, что в нем было развито игровое начало. А. Т. Болотов вспомнил, как в 1759 году Орлов был среди «первейших заводчиков» к тому, чтобы затеять благородный театр, поставить на любительской сцене трагедию Ломоносова «Демофонт». Жаль, конечно, что эта затея не осуществилась. В 1766 году Орлов принял участие в костюмированном празднике — карусели, где в «присутствии самой Минервы» картинно гарцевал на коне в доспехах римского легионера:
А в оном, кой летит под шлемом,
Вожди те явны и вдали,
Которы Ромула со Ремом
Своими проотцами чли.
Его десница скородвижна,
Почти виденью непостижна
Со взмахами ссекает вдруг!
Камилл, во заключеньи Рима
Стена врагам необорима,
Таков имел и взор и дух
[131].
Так Василий Петров описал Орлова — участника карусели, сравнив его с древнеримским полководцем Камиллом. Во всей красе римского воина Орлова запечатлел на портрете Виргилиус Эриксен.
Ломоносов в послании к Орлову не случайно назвал его «Любителем чистых муз, / Защитником их трудов», героем, который «покой и век златой наукам обновил»
[132]. Орлов живо интересовался литературой и наукой, в особенности физикой, благоговел перед Ломоносовым и его трудами. В 1764 году по инициативе Орлова «благоволила Ее Императорское Величество с некоторыми двора своего особами удостоить своим высокомонаршеским посещением статского советника и профессора господина Ломоносова в его доме»
[133]. После смерти Ломоносова Орлов приобрел его рукописи у его вдовы, бережно хранил их в особом помещении. И еще это он, Орлов, вполне оценил комедию «Бригадир», и ее молодой автор был приглашен в Петергоф, где читал свое сочинение императрице и придворным. Первый успех окрылил Д. И. Фонвизина…
Литературные интересы Орлова во многом объясняют его благодетельную роль в создании Барковым переводов Горациевых сатир. В какой-то мере они могут служить обоснованием выдвинутой в 1830-х годах гипотезы о том, что именно Орлов был инициатором этого труда: «В это же время (имеется в виду 1763 год. — Н. М.) Граф Орлов (Григорий Григорьевич) заботился у нас о распространении писателей-классиков. По его убеждению, Барков (Иван) перевел и напечатал „Флакковы Сатиры“. Говорили, что Граф Орлов этими трудами хотел облагородить Баркова»
[134].
Открывая книгу своих первых переводов Горациевых сатир стихотворением, обращенным к Орлову, прося его «милостиво труд принять в покров» (то есть под покровительство), Барков говорит о пользе сатир, исправляющих нравы. В пример же порочным людям он ставит людей добродетельных:
Примером могут им служить такие лица,
Которых к честности вела Творца десница,
Изящностию всех украсила доброт
И доблестью прославила их род;
А милость нашея защитницы и сила
В сердцах их оную сугубо утвердила,
И, в безопасный взяв Россию под покров,
Хранит и милует, законы вводит вновь.
Вы ж, исполнители премудрых повелений
Даете образ, как избегнуть преступлений
И добродетельно на свете людям жить,
Чтоб общей матери могли угодны быть (338).
Нам остается только восхититься, как искусно вплетает Барков в свои стихи панегирик нашей «общей матери», милосердной защитнице и законодательнице Екатерине II и исполнителям ее «премудрых повелений», среди которых и Орлов, конечно. И в заключении, выстраивая свое сочинение по законам кольцевой композиции, поэт вновь обращается к своему покровителю Орлову:
Счастливей для меня тем будут и сатиры,
Когда не презришь ты Горациевой лиры (338).
В 1972 году в первом томе сборника «Поэты XVIII века» было впервые опубликовано по списку начала XIX века, хранящемуся в Институте русской литературы, еще одно стихотворное послание Баркова, адресованное Орлову: «Его сиятельству графу Григорию Григорьевичу Орлову Ее Императорского Величества лейб-гвардии конного полку подполковнику, генералу-адъютанту, действительному камергеру, канцелярии опекунства иностранных дел президенту и разных орденов кавалеру, милостивому государю всеусердное приветствие». В списке к стихам есть подпись: «Вашего высокографского сиятельства всепокорнейший и всенижайший слуга Иван Барков»
[135].
По какому поводу создано это выдержанное в стилистике похвальной оды стихотворение? Пока мы не можем ответить на этот вопрос. Но повод, судя по тексту, конечно, был. В заключении стихотворного приветствия сказано, что Орлов «за верность честь принял <…> нову вместо мзды» (340). Ответ на поставленный вопрос был бы очень важен для того, чтобы датировать стихотворное «всеусердное приветствие» Баркова. Но, повторяем, пока этого ответа нет. Сейчас обратим внимание на то, что в этом стихотворении созданы парные портреты Екатерины II, которой «паче всех любезна добродетель», и Григория Орлова, чей дух «к монархине пылает» «усердством»:
