Но прелесть ли богатств и чаянье ль гостей
Заслуги матери влекут являть своей?
Любовь, щедроты, суд прав, милости едины
Долг налагают сей рабам Екатерины!
Не славой и она пленялася венца,
Искавши наших бедств с опасностью конца;
К отечеству любовь ее, тогдашня жалость
Заслуг к ней подданных доказывают малость (339–340).
Исчисляя добродетели императрицы, сказав о ее любви к Отечеству, правосудии, щедротах и милостях, Барков не забывает сказать и о том, что во время дворцового переворота 1762 года Екатерина II, подвергая себя смертельной опасности, была движима бескорыстным стремлением прекратить бедствия россиян. Григорий Орлов, чье деятельное участие в дворцовом перевороте уже было всем известно, поставлен в пример другим верноподданным:
За верность честь принял ты вместо мзды;
Всяк да хранит твои, кто льстится тем, следы (340).
Для А. Т. Болотова только «по вступлении на престол императрицы Екатерины открылось, что такое был Орлов и что он тогда делал и предпринимал»
[136]. До этого не только роль заговорщика, которую играл Григорий Орлов, но и другая его роль — возлюбленного императрицы тщательно скрывалась. Когда же Екатерина оказалась на троне, то это стало не только очевидным, но еще и всячески демонстрировалось. Мы не говорим сейчас о пожаловании Орловым и, в первую очередь, Григорию, графских титулов, высоких воинских званий, земельных угодий и крепостных душ. Были еще и другие знаки внимания, которые дорого ценились, тем более что они оказывались публично — при придворных, при иностранцах, словом, при всех. Так Джованни Джакомо Казанова в своих мемуарах запечатлел такую сцену в придворной церкви:
«Во время службы она (императрица. — Н. М.) не являла напускного благочестия; она была выше лицемерия и удостаивала улыбкой то одного, то другого из присутствующих, обращалась время от времени к своему фавориту (Григорию Орлову. — Н. М.), хоть сказать ей было нечего, она желала польстить ему, выказать, что особо отличает его, ставит надо всеми»
[137].
«Григорий Орлов — любовник Екатерины». Эта поэма, приписанная Баркову, обрела особенную популярность в XX веке. В 1990-х годах помимо многочисленных копий она была напечатана в Москве, Иркутске и даже Тель-Авиве
[138]. Причем текст ее известен в двух несколько отличающихся друг от друга редакциях. Во второй редакции поэма названа «Утехи императрицы». Открывается поэма своего рода исторической экспозицией:
В блестящий век Екатерины
На все парады и балы
Слетались пышно и картинно
Екатеринины орлы.
И хоть интрижек и историй
Орлы плели густую сеть,
Из всех орлов — Орлов Григорий
Лишь мог значение иметь
[139].
Описав далее красоту Григория Орлова, его большой рост, жемчуга зубов и пламя взоров — достоинства, замеченные императрицей, которая пожелала с ним познакомиться, автор поэмы представляет его не как государственного мужа, а как пьяницу и дебошира, что, вероятно, по мысли сочинителя, могло выглядеть достоинствами в глазах Баркова:
Изрядно вечером напившись
С друзьями в шумном кабаке,
Храпел Григорий, развалившись,
Полураздетый, в парике
[140].
Получив депешу от императрицы, Орлов с ужасом вспоминает свои прегрешения:
Вчера дебош я с мордобоем,
Насколько помнится, создал,
И выручили меня с боем
Все те же несколько солдат.
Теперь зовут меня к ответу.
Конец карьере! Я погиб!
Иван, закладывай карету!
Парик мне пудрою посыпь
[141].
Оказавшись во дворце перед императрицей, Орлов простодушно не понимает, зачем государыня его позвала, падает перед ней на колени:
Казнить иль миловать велите!
Пред вами ваш слуга и раб…
Она лакеям: — Уходите!
Потом ему: — Да, я могла б
Тебя нещадно наказать,
Но я совсем не так злорадна
Мне хочется тебя ласкать —
Так ласка мне твоя приятна!
[142]
И далее, как читатели, верно, догадались (а может быть, и читали), следуют несколько страниц, процитировать которые не представляется возможным. Разумеется, Орлов здесь сексуальный гигант, а Екатерина II неутомимая любовница. В завершении поэмы — последний штрих, опять намек (хотя исторически недостоверный) на контекст описанного происшествия:
А за окном оркестр играет,
Солдаты строятся уж в ряд,
Потемкин там предпринимает
Какой-то смотр или парад.
<…>
Трещит кровать, скрипят пружины.
А на плацу гремит уж рать:
«О, славься, жизнь Екатерины!
О, славься, нежная нам мать!»
[143]
От поэмы «Григорий Орлов — любовник Екатерины» до легенды, в которой Барков объявляется счастливым соперником Орлова, — один шаг
[144]. Императрица, весьма довольная Барковым, якобы пожаловала ему графский титул, и он удалился в свое поместье. На наш взгляд, легенда по-своему свидетельствует о народной любви к Баркову: народная молва награждает любимого героя всяческим благополучием, коего он, несомненно, заслуживает.
И еще одна легенда, которая не может не привлечь нашего заинтересованного внимания. О ней рассказал в 2015 году на страницах журнала «Нева» известный исследователь истории Петербурга и петербургского городского фольклора Н. А. Синдаловский:
«Согласно преданиям, именно этот великий похабник и замечательный поэт придумал знаменитую по своей лаконичности надпись к памятнику Петру I на Сенатской площади „Петру Первому Екатерина Вторая“. Будто бы за это императрица выдала ему сто целковых, что по тем временам было целым состоянием. Рассказывают, что через несколько дней друзья и собутыльники великого гуляки и пьяницы решили узнать, как он собирается вложить такие немалые деньги. В ответ Барков продекламировал экспромт:
