Что слышу я? Орел из стаи толь высокой
Котора в воздухе плыла
Впреди Минервы светлоокой,
Когда она с Олимпа шла;
Орел, который под Чесмою
Над флотом россиян летал,
Внезапно роковой стрелою
Сраженный с высоты упал!
[154]
Разумеется, Державин не поминал в своих одических стихах Орлова — любителя и участника кулачных боев, хотя и сам любил эту забаву, в чем признавался в оде «Фелица»: «… кулачными бойцами / И пляской веселю мой дух». Барков в своих стихах, пародирующих высокий одический жанр, воспел тезку Алексея Орлова — лакея Алешку (вот оно — снижение героя: не царь, не полководец, не знатный вельможа, а лакей). Да и другие персонажи барковской оды ему под стать — бузник, солдаты, псари, холопы, фабричный люд. А дальше Барков развертывает перед читателями картины кулачного боя: бузник против Алешки, фабричные против холопей и солдат. Барков как батальный живописец, как режиссер широкоформатного фильма выхватывает из дерущейся толпы то крупный, то общий план. Но оба плана объединяет стремительная энергия действия.
Вот Алешка:
Расквасивши иному маску,
Зубов повыбрал целый ряд,
Из губ пустил другому краску,
Пехнул его в толпу назад (81).
А вот бузник:
Кулак его везде летает,
Крушит он зубы внутрь десен,
Как гром, он уши поражает,
Далече слышен в ж… звон.
Трепещет сердце, печень бьется,
В портках с потылиц отдается (82).
Следующая сцена — бузник и Алешка сошлись в жестокой схватке:
Нашла коса на твердый камень,
Нашел на доку дока тут,
Блестит в глазах их ярость, пламень,
Как оба страшны львы ревут,
Хребты имеющи согбенны,
Претвердо берцы утвердив,
Как луки, мышцы напряженны,
Стоят, взнося удар пытлив,
Друг друга в силе искушают,
Махнув вперед, назад ступают (82–83).
И вот она, победа бузника в честном бою:
Неделю длилася размашка,
Алешка двинул в жабры, в зоб,
Но пестрая в ответ рубашка
Лизнул бузник Алешку в лоб.
Исчезла бодрость вмиг, отвага,
Как сноп упал, чуть жив лежит,
В крови уста, а в ж… брага,
Руда из ноздрь ручьем бежит,
Скулистое лицо холопа
Не стало рожа, стало ж… (83).
И вот уже бузник увлекает за собой фабричных бойцов. Вот уже
…близок, близок миг победы.
Ура! мы ломим…
О славный час! о славный вид!
Еще напор — и враг бежит (IV, 216).
В «Оде кулашному бойцу» Баркова, как и в «Полтаве» Пушкина, та же быстрота в изображении боя, мгновенная смена кадров и тот же восторг победы:
Как ветр развеял тонки прахи,
Исчез и дым, и дождь, и град,
Погнали пестрые рубахи
Так вмах холопей и солдат,
Хребет, затылок окровленный,
Несут оне с собою страх,
Фабришны вовсе разъяренны
Тузят вослед их в сильный мах.
Меж стен открылось всюду поле,
Бузник не зрит противных боле (83).
Барков прекрасно осведомлен, как должен завершиться кулачный бой. Естественно — походом в кабак:
Фабришны славу торжествуют
И бузника вокруг идут,
Кровавы раны показуют,
Победоносну песнь поют,
Гласят врагов ступлено жало,
Гулять восходят на кружало (84).
А в кабаке и «гортани заревели», «и слышен стал бубенцов звук», и «стаканы загремели», и пляски начались, а главное — «вино и пиво разлилося» Но вдруг разъяренные солдаты с острыми мечами и, разумеется, с криками в кабак вломились.
И здесь героя моего
В минуту, злую для него,
Читатель, мы теперь оставим,
Надолго… навсегда… (V, 162)
Барков завершает свое сочинение открытым финалом: бузник начинает новое сражение. А рассказчик, готовый, впрочем, принять в нем участие, умолкает:
Засох мой рот, пришла отважность,
В штанах я с страху слышу влажность (85).
Вызывает восхищение мастерство Баркова. В оде, пародирующей высокий одический жанр, он использует всевозможные выразительные средства. Здесь и ораторский прием единоначатия (представляя Алешку, Барков четыре стиха подряд начинает словом «между»), и прием исчисления (представляя бузника, он исчисляет его лики, его роли: бузник — и забияка, и борец, и рвач, и пивака) А как впечатляют сравнения: кулачные бойцы сравниваются с ревущими львами; Алешка упал, как сноп; кулак бузника, как громом, поражает уши противников. Но еще больший восторг вызывает свобода изложения. Автор оды становится одним из персонажей произведения. Он и свидетель кулачного боя, и рассказчик о кулачном бое. В оде есть лирическое отступление, воспевающее вино и его благодетельное воздействие на всех — бойцов, и смелых, и трусливых, воров, любовников и любовниц и даже на глупцов:
Дурак напившийся умнее,
Затем, что боле говорит… (79)
Барков обращается к читателям (нет, скорее к слушателям своей оды; все-таки как-никак, а ода — ораторский жанр):
Со мною кто зреть хочет ясно,
Возможно зреть на блюде как,
Виденье страшно и прекрасно —
Взойди ко мне тот на кабак
Иль, став где выше на карету,
Внимай преславные дела,
Чтоб лучше возвестити свету,
Стена, котора прогнала,
Которая склонилась с боем,
Котора тыл дала героям (80).
Но почему только ода? На наш взгляд, в сочинении Баркова есть черты лиро-эпической поэмы: и герои, и сюжет со сражением, и зачин, который пародирует вступление к лиро-эпической поэме. Барков начинает свое сочинение, как и положено по канону эпического зачина, «предложением» и «призыванием», то есть обозначает тему, героя и призывает, но не музу, как это было принято, а «фабришных славных певцов»:
Гудок, не лиру принимаю,
В кабак входя, не на Парнас,
Кричу и глотку раздираю,
С бурлаками взнося мой глас.
Ударьте в бубны, барабаны,
Удалы добры молодцы,
В тазы и ложки и стаканы,
Фабришны славные певцы (78).
Барков «поет» кулачного борца:
