…князь, приметивши в моей махоне влажность,
Урыльник подал мне, считая то за важность;
Чрез то политику свою он мне подал
И, что он знает жить на свете, показал (265).
Так ведь и урыльник в поэме «Опасный сосед» есть. В каморке, где сидят гости и обитатели веселого дома, — «урыльник, самовар и чашки на скамейке». С какой стати урыльнику — сосуду для мочи — стоять рядом с самоваром и чашками? Просто таким образом В. Л. Пушкин указывает читателю на похабную трагедию Баркова, непристойный смысл которой сказывается не в тексте, а в подтексте поэмы «Опасный сосед». Озорник!
В. Л. Пушкин, создавая своего Буянова, идет вслед за Барковым и Майковым, увидевшими в жизни и воплотившими в своих творениях колоритный типаж российской действительности. Бузник, Елисей, Буянов — чем не портретная галерея? А вслед за Буяновым — герой А. С. Пушкина Зарецкий, «некогда буян, / Картежной шайки атаман, / Глава повес, трибун трактирный» (V, 104). А вслед за Зарецким — гоголевский Ноздрев. Представляя своего героя, Н. В. Гоголь подчеркивает его жизненность, типичность:
«Таких людей приходилось всякому встречать не мало. Они называются разбитными малыми, слывут еще в детстве за хороших товарищей, и при всем том бывают весьма больно покалачиваемы. В их лицах всегда видно что-то открытое, прямое, удалое. Они скоро знакомятся, и не успеешь оглянуться, как уже говорят тебе: ты. Дружбу заведут, кажется навек; но всегда почти так случится, что подружившийся подерется с ними того же вечера на дружеской пирушке. Они всегда говоруны, кутилы, лихачи, народ видный»
[176].
Таких людей, конечно, встречали и Барков, и Майков, и В. Л. Пушкин, и А. С. Пушкин. Среди тех, с кем судьба свела поэта-дядю и поэта-племянника, был один человек, который в жизни как нельзя лучше воплощал литературный образ Буянова. Это приятель Василия Львовича и Александра Сергеевича граф Федор Иванович Толстой, прозванный Американцем за путешествие к берегам Америки. О нем, нечистом на руку картежнике, дуэлисте, отчаянно храбром драчуне и задире, пьянице и к тому же человеке, остром на язык, сохранилось множество анекдотов.
«Однажды в Английском клубе сидел перед ним барин с красно-сизым и цветущим носом. Толстой смотрел на него с сочувствием и почтением, но видя, что во все продолжение обеда барин пьет одну чистую воду, Толстой вознегодовал и говорит: „Да это самозванец! Как смеет он носить на лице своем признаки, им незаслуженные“»
[177].
«Князь *** должен был Толстому по векселю довольно значительную сумму. Срок платежа давно прошел, и дано было несколько отсрочек, но денег князь ему не выплачивал. Наконец Толстой, выбившись из терпения, написал ему: „Если вы к такому-то числу не выплатите долг свой сполна, то не пойду я искать правосудия в судебных местах; я отнесусь прямо к лицу Вашего Сиятельства“»
[178].
Однажды Толстой, будучи сердит на какого-то мещанина, поймал его, связал и вырвал у него зуб. Дело чуть не дошло до суда.
Во время кругосветного плавания в 1803 году под началом И. Ф. Крузенштерна он безобразничал на корабле, напоил допьяна корабельного священника и припечатал его бороду сургучом к палубе. Вот как!
В самом деле — «Голова, какой у нас в России нету», как писал о нем А. С. Грибоедов в «Горе от ума».
О Федоре Толстом писали и Вяземский, и А. С. Пушкин. Про А. С. Пушкина Толстой распустил по Петербургу сплетню, будто бы его высекли в Третьем отделении. Пушкин вызвал Толстого на дуэль, но друзья их помирили.
Ф. И. Толстой угадывается в графе Турбине-старшем в повести Л. Н. Толстого «Два гусара». Лев Толстой, которому Федор Иванович приходился двоюродным дядей, находил, что в нем много нравственно-чудесного. В самом деле, Ф. И. Толстой не исчерпывается своим анекдотическим и литературным образом Буянова. Он был образованным человеком, отличался подлинной храбростью, был способен к глубоким чувствам.
Любопытно, что Ф. И. Толстой читал «Опасного соседа», считал, что в поэме В. Л. Пушкин нападает на цыганок и более того — на его жену (он был женат на цыганке). Возможно, он в Буянове узнал себя самого.
А теперь вспомним о молодом гвардейце, современнике Баркова, сослуживце Майкова по Семеновскому полку Алексее Орлове, который в молодые годы участвовал в шумных пирушках, драках и кулачных боях. Ведь и В. Л. Пушкин, и А. С. Пушкин были современниками чесменского героя, вельможи Екатерининского времени. Орлов, как уже говорилось, выйдя в отставку в декабре 1775 года, переехал из Петербурга в Москву. Изредка он бывал в Петербурге, ездил за границу, но именно Первопрестольная до самой его смерти в 1808 году стала для него любимым пристанищем. Торжественные выезды его привлекали всеобщее внимание москвичей. Его могли видеть и молодой дядюшка-поэт Василий Львович Пушкин, и его юный племянник на майских гуляниях в Сокольниках. Приятель дяди, а впоследствии и племянника Степан Петрович Жихарев был в восхищении от этого необыкновенного зрелища. 2 мая 1805 года он описал его в своем дневнике:
«Впереди на статном фаворитном коне своем, „Свирепом“, как его называли, ехал граф Орлов в парадном мундире и обвешанный орденами. Азиатская сбруя, седло, мунштук и черпак были буквально залиты золотом и украшены драгоценными каменьями»
[179].
Жихарев любовался блестящей свитой, которая следовала за графом на прекрасных лошадях, берейторами и конюшими (их было не меньше сорока), которые вели на поводу лошадей в нарядных попонах и богатой сбруе, графскими экипажами — каретами, колясками и одноколками, замыкавшими шествие. Справедливо полагая, что такое «великолепное зрелище не может не действовать на толпу народную», Жихарев далее замечает:
«Впрочем, сказывают, что граф Орлов и не одним своим богатством и великолепием снискал любовь и уважение Москвичей, что он доступен, радушен и, как настоящий Русский барин, пользуясь любимыми своим увеселениями — скачками, балами, Цыганскими песнями и плясками и проч., обращает их также в потеху народа и как будто разделяет с ним преимущества, судьбою ему предназначенныя»
[180].
Действительно, Орлов отличался радушием и гостеприимством. По воскресеньям он принимал за своим обеденным столом до трехсот гостей. Быть может, и В. Л. Пушкин был его гостем? Творец «Опасного соседа» мог видеть кулачные бои, которые устраивал Орлов, мог побывать и на публичных скачках, которые с 1785 года завел в Москве граф. Тем интереснее прочитать запись в дневнике Жихарева от 4 мая 1805 года (он присутствовал на скачках, слушал цыганское пение, видел кулачный бой — все это мог слышать и видеть В. Л. Пушкин):
