Однако о мире не могло быть и речи. За кратковременным перемирием следовали новые схватки — и личные, и литературные, оскорбительные для каждого участника. Когда вышли в свет две песни поэмы Ломоносова «Петр Великий», Сумароков откликнулся на их появление «Эпитафией»:
Под камнем сим лежит Фирс Фирсович Гомер,
Который пел, не знав галиматии мер.
Великого воспеть он мужа устремился:
Отважился, дерзнул, запел — и осрамился,
Оставив по себе потомству вечный смех.
Он море обещал, а вылилася лужа.
Прохожий! Возгласи к душе им пета мужа:
«Великая душа, прости вралю сей грех»
[333].
Не менее оскорбительной была и притча Сумарокова «Обезьяна-стихотворец», в которой он крохоборски напоминал Ломоносову о том, что в публикации его знаменитой «Оды на взятие Хотина» вкралась опечатка: вместо «кастальский» (кастальский ключ — источник поэтического вдохновения у подножья горы Парнас) было напечатано «кастильский» (причем дважды)!
Пришла Кастальских вод напиться обезьяна,
Которые она Кастильскими звала,
И мыслила, сих вод напившись до пьяна,
Что вместо Греции в Испании была,
И стала петь, Гомера подражая,
Величество своей души изображая
[334].
Гомер, которому подражает обезьяна-стихотворец, — это опять намек на незавершенную поэму Ломоносова «Петр Великий». Далее Сумароков пародирует стиль ломоносовских од:
Нет мыслей — за слова приняться надлежит.
Вселенная дрожит,
Во громы громы бьют, стремятся тучи в тучи,
Гиганты холмиков на небо мечут кучи,
Громам дает она толчки
[335].
Она — обезьяна-стихотворец, она же «пухлый певец», то есть Ломоносов.
Но что стихи? Сумароков писал «доношения» на Ломоносова академическому начальству, обвиняя его в пьянстве, безбожии, злодействе и даже в повреждении ума. Копию одного из таких «доношений» Пушкин посылал П. А. Вяземскому, который работал над статьей о Сумарокове:
«Посылаю тебе драгоценность: донос Сумарокова на Ломоносова. Подлинник за собственноручною подписью видел я у И. И. Дмитриева. Он отыскан в бумагах Миллера, надорванный, вероятно, в присутствии и, вероятно, сохраненный Миллером, как документ распутства Ломоносова: они были враги» (X, 216). (Академик Г. Ф. Миллер, историк, противник Ломоносова.)
Даже после смерти Ломоносова Сумароков не унимался. На похоронах Ломоносова он позволил себе заметить: «Угомонился дурак и не может больше шуметь»
[336]. Если бы Барков услышал это, то можно не сомневаться: Сумарокову бы не поздоровилось.
Ты ль это, слабое дитя чужих уроков,
Завистливый гордец, холодный Сумароков,
Без силы, без огня, с посредственным умом,
Предрассуждениям обязанный венцом
И с Пинда сброшенный и проклятый Расином?
Ему ли, карлику, тягаться с исполином? (I, 172)
Нет, это не Баркова, это семнадцатилетнего Пушкина сочинение. Но под этими стихами Барков бы, несомненно, подписался. Он, ученик Ломоносова, разумеется, ввязался при жизни учителя в литературную драку.
Барков не много не мало замахнулся на трагедию Сумарокова «Синав и Трувор». Как? Но сначала несколько слов о сумароковской трагедии.
«Синава и Трувора» Сумароков написал в 1750 году. В трагедии есть всё: любовь, неизбежная борьба чувства и долга («должности») и неизбежная победа «должности», длинные пафосные монологи, гибель влюбленных, реки крови и, конечно же, поучения — как надобно править подданными и каким должен быть правитель.
Сюжет трагедии прост. Синав — спаситель Новгорода от бедствий. Ему обещан трон и дочь Гостомысла Ильмена. Синав, страстно влюбленный в Ильмену, жаждет стать наконец ее супругом. Но Ильмена любит младшего брата Синава Трувора. Одним словом:
Друг милый, я люблю тебя,
А ты его…
<…>
Чего бы проще: я — тебя,
А ты меня, а он другую,
А та его, но кто любя
Потерпит правильность такую?
[337]
Трувор любит Ильмену. Они страдают:
Трувор:
Почто ему я брат!
Увы! почто, когда пленил его твой взгляд!
О дружба! о родство! вы мне противны стали!
Вы мне источники смертельный печали!
<…>
Ильмена:
Какой еще удар мне сердце уразил,
Почто дражайший взор ты грудь мою пронзил:
О солнце! небеса! о праведные боги!
Трувор:
О время, о судьбы! За что вы нам так строги!
[338]
Любопытно, что в трагедии Сумарокова возникают вечные темы, мотивы и образы русской и мировой литературы. Так, Трувор призывает свою возлюбленную прийти на его безвременную могилу, вообразить его тень и омочить его гроб слезами:
И как меня пожрет земли утроба
Приди когда-нибудь ко мне на место гроба:
И есть ли буду жить я в памяти твоей;
Хоть малу жертву дай во тьме душе моей
И тень вообрази мою перед глазами
Оплачь мою злу часть, омой мой гроб слезами
[339].
На первый взгляд это может показаться странным, но приведенный текст можно соотнести с предсмертной элегией Владимира Ленского:
Придешь ли, дева красоты
Слезу пролить над ранней урной
И думать: он меня любил,
Он мне единой посвятил
Рассвет печальной жизни бурной!..
Сердечный друг, желанный друг,
Приди, приди: я твой супруг! (V, III)
Тема призыва тени умершего — в стихотворениях Барри Корнуолла, Державина, Карамзина, Пушкина:
