Пушкин позволял себе эпатировать публику и выходками политического свойства. Так, когда в 1820 году из Парижа до Петербурга дошло известие об убийстве герцога Беррийского, Пушкин в театре ходил по рядам кресел, показывая литографированный портрет его убийцы Лувеля со своей надписью «Урок царям».
Вообще, молодой Пушкин позволял себе шалить. Он появлялся в обществе то в прозрачных панталонах, то в костюмах турка, молдаванина, еврея. На ярмарке возле Святогорского монастыря он шокировал окрестное дворянство русской красной рубахой. Не случайно Рылеев в стихотворении 1821 года «Пустыня» назвал его «Пушкин своенравный, / Парнасский наш шалун». Шалости Пушкина огорчали его отца. Еще бы! Чего только стоит такая проделка: в 1817 году, катаясь в лодке по Неве, он на глазах Сергея Львовича, который, как известно, отличался скупостью, бросал в воду золотые монеты и любовался их блеском. Однажды на Невском проспекте лицейский друг Пушкина Иван Пущин встретил мрачного Сергея Львовича. Впоследствии Пущин так вспоминал об этой встрече:
«— Видно, вы не знаете последнюю его проказу.
Тут рассказал мне что-то, право, не помню, что именно, да и припоминать не хочется.
„Забудьте этот вздор, почтенный Сергей Львович! Вы знаете, что Александру многое можно простить, он окупает свои шалости неотъемлемыми достоинствами, которых нельзя не любить“»
[360].
Николай Маркевич, принадлежащий к окололицейскому окружению Пушкина, выпускник Благородного пансиона, в котором учился младший брат Пушкина Лев, в своих воспоминаниях о молодечестве поэта пересказывал анекдоты о нем, отмечая необыкновенный успех его сочинений: «Прибавим к этому его пылкий, довольно необузданный, но благородный нрав; его находчивость, остроумие, безбоязненность. Он был сам поэзия»
[361].
По темпераменту, по взрывному характеру Пушкин был близок к Баркову. Как и Барков, молодой Пушкин пил вино, играл с азартом в карты, участвовал в драках (вспомним драку с немцами в загородном ресторане «Красный кабачок» под Петербургом). Про дуэли Пушкина по поводу и без повода мы не говорим — Барков мог только драться на кулаках. Как и Барков, молодой Пушкин волочился за женщинами, посещал бордели. В 1819 году он влюбился в билетершу зверинца. Пожалуй, Барков мог бы подписаться под пушкинской строкой: «Я нравлюсь юной красоте бесстыдным бешенством желаний».
А теперь — самое главное. Как отразилась личность Баркова и его сочинения в творчестве Пушкина? Прежде чем ответить на этот вопрос, — несколько слов о так называемой ненормативной лексике в пушкинских произведениях. Эта лексика есть. Напомним хотя бы стихотворения «Орлов с Истоминой в постеле», «Рефутация г-на Беражнера», «Сводня грустно за столом». Но присутствие непристойных слов не связано непременно с барковской традицией. Так, лицейское стихотворение «От всенощной вечор идя домой» — поэтическая шалость, впрочем, не только остроумная, но и кощунственная. Текст стихотворения привел в своих «Записках» И. И. Пущин, рассказав и о истории его создания, и о своем смущении, и о назидании профессора И. К. Кайданова, которого Пушкин познакомил со своим сочинением:
«Сидели мы с Пушкиным однажды вечером в библиотеке у открытого окна. Народ выходил из церкви от всенощной: в толпе я заметил старушку, которая о чем-то горячо с жестами рассуждала с молодой девушкой, очень хорошенькой. Среди болтовни я говорю Пушкину, что любопытно бы знать, о чем так горячатся они, о чем так спорят, идя от молитвы? Он почти не обратил внимания на мои слова, всмотрелся, однако, в указанную мною чету и на другой день встретил меня стихами:
От всенощной, вечор, идя домой,
Антипьевна с Маврушкою бранилась;
Антипьевна отменно горячилась.
„Постой, — кричит, — управлюсь я с тобой!
Ты думаешь, что я забыла
Ту ночь, когда, забравшись в уголок,
Ты с крестником Ванюшею шалила?
Постой — о всем узнает муженек!“
„Тебе ль грозить, — Мавруша отвечает, —
Ванюша что? Ведь он еще дитя;
А сват Трофим, который у тебя
И день и ночь? Весь город это знает.
Молчи, ж, кума: и ты, как я, грешна,
Словами всякого, пожалуй, разобидишь.
В чужой… соломинку ты видишь,
А у себя не видишь и бревна“.
„Вот что ты заставил меня написать, любезный друг“, — сказал он, видя, что я несколько призадумался, выслушав его стихи, в которых поразило меня окончание. В эту минуту подошел к нам Кайданов, — мы собирались в его класс. Пушкин и ему прочел свой рассказ.
Кайданов взял его за ухо и тихонько сказал ему: „Не советую вам, Пушкин, заниматься такой поэзией, особенно кому-нибудь сообщать ее. И вы, Пущин, не давайте волю язычку“, — прибавил он, обратясь ко мне. Хорошо, что на этот раз подвернулся нам добрый Иван Кузьмич, а не другой кто-нибудь»
[362].
«Не судите, да не судимы будете». «В чужом глазу видишь соломинку, в своем глазу не видишь бревна». Эти евангельские истины давно стали пословицами, ушли в народ, часто вспоминаются по разным поводам. Конечно, пушкинское стихотворение — кощунство. Пожалуй, Баркову, при всей непристойности его срамных стихов, до такого кощунства далеко.
Впервые имя Баркова появляется в лицейской поэме «Монах» 1813 года. Оно не просто названо. Собираясь «воспеть, как дух нечистый ада / Оседлан был брадатым стариком, / Как овладел он черным клобуком, / Как он втолкнул монаха грешных в стадо» (I, 42), Пушкин сначала обращается к «певцу любви», автору поэмы «Орлеанская девственница», где много эротических сцен, Вольтеру с просьбой отдать ему «златую лиру», но, получив отказ, взывает к помощи Баркова:
А ты поэт, проклятый Аполлоном,
Испачкавший простенки кабаков,
Под Геликон упавший в грязь с Вильоном,
Не можешь ли ты мне помочь, Барков?
С улыбкою даешь ты мне скрыпицу,
Сулишь вино и музу пол-девицу:
«Последуй лишь примеру моему». —
Нет, нет, Барков! скрыпицы не возьму.
Я стану петь, что в голову придется,
Пусть как-нибудь стих за стихом польется (I, 12).
Лицейское стихотворение «От всенощной вечор идя домой» точно не датировано. Быть может, в поэме «Монах» Пушкин решил последовать благодетельному совету профессора И. К. Кайданова, потому демонстративно отказывается брать «скрыпицу» у Баркова? Думается, всё же лукавит Пушкин: в поэме «Монах» есть соблазнительные сцены, исключающие, впрочем, барковскую лексику.
Любопытно, что обращение к Баркову, поэту, проклятому Аполлоном, отказ брать его скрыпицу, по существу повторяет строки из вступления к «Орлеанской девственнице»: Вольтер обращается к автору эпической поэмы «Девственница, или Освобожденная Франция» Ж. Шаплену. Это у него скрипка и проклятый Аполлоном смычок, и брать у него эту скрипку и смычок Вольтер не желает. В 1825 году Пушкин перевел начало первой песни «Девственницы» Вольтера. В его переводе есть строки, адресованные Ж. Шаплену:
