– Не думаю, что у меня бы получилось, – слишком топорный, но ее смущенный смешок мне льстит. – А если тебя волнует мое образование, я менеджер. С приличным средним баллом и полным отсутствием опыта.
– Так что мешает его наработать? Будь на твоем месте Димка Игнатов или тот же Костров, я бы даже спрашивать не стала. У них налицо полное отсутствие амбиций и интеллекта, но ты…
Теряется, подбирая слова, а мне так и хочется рассмеяться, ведь в ее голосе я слышу не что иное, как беспокойство! За меня – человека, которого она грозилась уволить без выходного пособия. Подпирает подбородок ладошкой, и заботливо убирает перо с моей майки, бросая его на пол:
– Тебе не кажется, что ты достоин большего?
– А тебе? – так и подмывает спросить, но я вовремя напоминаю себе о главном – ее мнение не должно меня заботить.
– Ты ведь не будешь всю жизнь баранку крутить? Это ведь…
– Не престижно? – кривая усмешка сама собой поселяется на губах, а пальцы уже трут переносицу. – Я не ворую, не убиваю людей, не обманываю стариков. Что же в этом плохо?
– Ничего, но и хорошего мало. Неужели тебе не хочется иметь собственный дом, дорогую машину, жену, в конце концов?
– А без толстого кошелька жена мне не светит?
Может даже не отвечать, ее логика мне понятна. Такие как Юля размениваться не станут, если и потащат кого-то в загс, то при условии, что на помолвочном кольце непременно будет красоваться бриллиант, и желательно, размером с картофелину. Чтобы подружки завистливо вздыхали и отчим, к которому ее обеспеченный супруг вряд ли воспылает симпатией, был выдворен из ее жизни двумя неразговорчивыми амбалами, позарившимися на солидное вознаграждение.
– Ты обиделся? – проходит минут пять прежде, чем Щербакова наклоняется, желая разглядеть в полумраке мое лицо, и тихо, как-то по-детски, смеется, собирая в охапку свои непослушные волосы, что уже щекочут мои сложенные на груди руки. Естественная, без косметики, с природным румянцем на щеках… Если в их первую с Русланом встречу она выглядела именно так, то немудрено, что он забыл о двенадцати годах брака, и бросился в этот омут с головой. Я бы и сам не удержался: коснулся бы мягкой кожи, обвел указательным пальцем контур пухлых губ и, притянув к себе, без раздумий, попробовал бы их на вкус… Неуверен, что я бы его запомнил, но определенно не раз захотел повторить…
– Нет, - отвечаю и отворачиваюсь вовсе не из-за того, что меня задели ее слова: свет фар, остановившегося во дворе автомобиля совсем некстати снимает темную завесу с декольте ее трикотажной майки.
– И что? Даже не спросишь, как я докатилась до такой жизни? – слышу, как под ней поскрипывают пружины и с благодарностью выдыхаю, ведь ей хватило ума увеличить расстояние между нами. Впрочем, она вряд ли подозревает, какие мысли крутятся в моей голове с той самой минуты, когда она впервые меня коснулась. Бездумно, совсем неосознанно, но уж очень многообещающе.
– Нет, мне и так все ясно.
Признаюсь и не свожу глаз с комода, где прямо сейчас рыжий прусак, чье тело отдаем золотом в тусклом свете звезд, выписывает круги по исцарапанному, решая, что приглянулось ему больше: ваза с искусственными ромашками или флакон дорогих Юлиных духов…
***
Я просыпаюсь внезапно: резко, словно и не спал вовсе, открываю веки, мгновенно находя причину своего столь раннего пробуждения – Юля. Лежит, отбросив в сторону плед, и задумчиво изучает тату на моем плече, теребя тонкими пальцами завязку своих пижамных штанов. Минутой ранее, она смотрела на мое лицо. Знаю, ведь кожу до сих пор покалывает от ее взора, словно вслед за янтарными глазами ее касалась женская ладонь…
– Чего не спишь? – голос хрипит ото сна, и от неожиданности Щербакова вздрагивает, мгновенно покрываясь румянцем. Словно слышит его впервые и теперь силится понять, кто же застал ее за этим странным занятием?
– Жора разбудил, – произносит, тут же отворачиваясь к окну, и устало массирует висок, то и дело ныряя пальцами в свои растрепанные волосы. Мягкие. Наверняка мягкие, с запутавшимися в них первыми лучами солнца: слабыми, но даже их теплого света хватает, чтобы заставить пряди заиграть переливами.
Приподнимаюсь со своего неудобного лежака, от которого все тело сковало напряжение, и, разминая затекшую шею, тянусь к наручным часам, что бросил на рваное кресло – пять утра. Пение птиц еще еле различимо, а моя начальница, что раньше двенадцати не встает, уже мается на постели, не в силах побороть бессонницу.
– Максим, – замираю, так и не успев подняться с пола, когда она тихо задает мне вопрос:
– Ты думаешь, что я сплю с Тихомировым от безысходности?
Наверное… Впрочем, кто знает, что творится в ее голове? Ведь за маской бездушной стервы, как показала практика, скрывается живой человек, что, как и простые смертные, умеет сострадать, сопереживать и любить.
– А какая разница, что я думаю?
Я водитель. Не священник или психотерапевт, что поможет ей в себе разобраться.
– Большая, – произносит торопливо, проводя языком по пересохшим губам, и, привстав на локте, взбивает подушку. – Мы вроде как живем вместе…
– Временно. И через неделю об этом даже не вспомним…
Что вряд ли. Потому что что-то меняется внутри, что-то нависло над головами, отбрасывая зловещую тень на нашу странную пару.
– Я буду помнить всегда, – признается полушепотом и насильно заставляет себя не отводить взгляда. Ее щеки идут красными пятнами, но упорства девчонке не занимать: разверзнись сейчас земля, она все равно не опустит головы.
– Я хотела сказать, что всегда буду помнить о том, что ты для меня сделал. Потому что ты не так плох, Бирюков, как мне показалось в начале.
– Взаимно. Только друзьями нас это не делает, – отыскиваю в сумке спортивный костюм, желая хотя бы немного отвлечься от происходящего, проветрить затуманенный мозг и избавить легкие от аромата ягод, что наверняка въелся в каждую клетку.
– А мне казалось, что мы сумели поладить, – бросает мне вслед, одновременно со щелчком дверного замка. – Можешь отрицать сколько угодно, но я тебе ни за что не поверю. Так что да, Максим. Твое мнение для меня важно: в моей жизни не так много людей, кто знает хотя бы половину из того, что ты успел увидеть. И от мысли, что ты заблуждаешься на мой счет, мне становится не по себе.
– Заблуждаюсь? – гляжу себе под ноги, не оборачиваясь на шорох за своей спиной, и прохожусь пятерней по взлохмаченной прическе.
– Конечно. Будь мои родители академиками, я бы все равно не отказала Руслану. Ему или кому-то еще, кто сумел бы обеспечить мне достойную жизнь. Не потому, что я отчаянно нуждалась в деньгах, а потому что это единственное, что я действительно люблю. И чем их больше, тем счастливее я себя ощущаю.
Стоит у окна, теребя посеревшую занавеску, и, повернув голову, с горькой усмешкой интересуется.
