А теперь я боюсь другого: боюсь, что эти коробки так и останутся стоять в прихожей, что я буду каждое утро смотреться в огромное зеркало и примерять дорогие подарки своего любовника, а после буду вынуждена благодарить его за щедрость своими поцелуями. И неважно куда, лишь бы банкир остался доволен и не заметил, что действую я как робот…
– Боже! – подскакиваю на месте и с облегчением выдыхаю, что мои двухчасовые мучения подошли к концу. И если я что и хочу, так это поколотить нерасторопных москвичей, что устраивают жуткие пробки на дорогах!
Бегу в прихожую, на ходу стягивая с ног махровые носки, так же торопливо пихаю ступни в легкие балетки и, махнув рукой на оставленный после завтрака беспорядок, стремглав мчу по лестничным пролетам. К нему – к человеку, ради которого можно отказаться и не от этого. Что мне эти стены, если каждая из них, как тюремная решетка, отрезающая путь к женскому счастью? Настоящему, ведь истинное волшебство не купишь ни за какие коврижки, а если и выпадет шанс приобрести билет – цена будет высокая. Я за свое расплатилась сердцем, еще и без сожаления бросила на прилавок собственную душу, чтобы боги не поскупились на лишнюю пригоршню ожидающего меня удовольствия.
– Здрасьте, – здороваюсь с хмурой бабулькой, восседающей на проходной и от неожиданности едва не подавившейся чаем, и не с первого раза попадаю ладонью по кнопке подъездного замка. Пальцы дрожат, а внутренности словно пускаются в пляс от предвкушения долгожданной встречи. Каждая клетка будто сияет изнутри, заставляя мир вокруг меня заиграть яркими красками: насыщенный желтый, ванильно-розовый, перламутровый, что переливается на солнце и… черный. Под стать пиджаку неожиданного визитера.
– Ты? – чертовы усики, пузо, что за этот месяц увеличилось вдвое, мерзкая бородавка на щеке и ядовитый сигаретный дым, как теплый вязаный шарф, окутавший его плечи.
– Я, – Костров кивает, немного хмурится, чем вовсе не удивляет, и уже мчится открывать заднюю дверь, в то время как я не двигаюсь с места, до боли всаживая ногти в мягкую кожу ладоней. Просто не понимаю, как реагировать и уже мысленно перебираю в голове миллион вариантов, заставивших Максима свернуть с дороги и не приехать за мной после всего, что вчера обещал: квартира одна двоих, диван или дощатый пол, неважно, и этот облезлый кот… Разве он не хотел заботиться о нем вместе? Передергиваю плечами, отгоняя подальше страх, что мужчина мог передумать, и так же быстро, как позволила себе безоговорочную веру в Бирюкова, холодею, не на шутку испугавшись за его жизнь. Может быть, Тихомиров узнал? И этого прислал, чтобы похоронить меня рядом со свежей могилой любовника? Или такое только в фильмах бывает и, чтобы нас проучить, достаточно будет отвесить хорошего пинка под зад?
– Где Бирюков? – выходит резко. Голос настолько звенит от тревоги, что Леня даже сигарету роняет, лишь чудом успевая смахнуть с груди тлеющий уголек пропитанного смолами табака. Только мне сейчас это неважно: пусть хоть заживо сгорит, пусть свалится на асфальт с разрывом сердца от заставшего его врасплох вопроса – все одно, лишь бы успел ответить. И желательно что-то приятное, вроде: «Приболел он и за тобой меня послал», иначе лежать на тротуаре придется мне.
– Занят. Уехал из города, так что в ближайшее время я буду его замещать.
– То есть? – разве его заменишь?
– Нет, – оттого и качаю головой, как сумасшедшая, от страха даже пятясь назад. Этот ведь может без разговоров скрутить меня в рогалик и сунуть в багажник, а потом и землей присыпать, щедро, чтобы не оставить шансов выбраться на поверхность.
– Руслан Сергеевич в курсе. Я ему сам сообщил. Так что пока шеф не приедет, я полностью в вашем распоряжении.
Странный. Сегодня смотрит на меня немного иначе, все так же с презрением, но и с добавлением чего-то нового…Интереса? Будто знает о чем-то, а спросить не решается…
– Он просил мне что-нибудь передать?
– Нет. Но было бы неплохо, если бы вы телефон включили. Шестой день с вами связаться не может…
– Я про Максима, – обрываю поток его бесполезной болтовни и делаю решительный шаг к машине, в которую тут же ныряет Костров. Наверняка озадаченный, вон как лоб нахмурил. Только мне то что? Мне впервые в жизни нет дела до его мыслей, просто хочу докопаться до истины… Какой бы она ни была. И если противный усач не перестанет тянуть резину, о чем-то раздумывать, разглядывая собственные руки на руле, я за себя не ручаюсь.
– Кота. Я его в гараже оставил, – чеканит, чуть дольше положенного сверля меня своим взглядом, и уже проворачивает ключ в замке зажигания, даже не подозревая, что одной фразой только что лишил мои легкие кислорода. – Больше ничего.
Вот так, да? Так обычно людей спускают на землю? Вешают на уши килограммы лапши, обещают сказку, целуют самозабвенно, чтобы ты на других и смотреть не могла, а потом – на тебе. Опоздание на два часа и вместо принца, старая вредная жаба.
– Так куда едем-то?
В ад. И можно не провожать, я и без чертей дорогу найду. На ощупь, тем более что липкая холодная тьма уже подбирается к моей обувке, ползет по ногам, опутывает руки и ныряет на освободившееся в груди место. Жаль, головы не касается, тогда, быть может, и глупые слезы перестали туманить взор…
– Юлия Константиновна, – чувствую чужие пальцы на своем предплечье, но просто не могу пошевелиться. Пялюсь в лобовое окно и собственноручно ломаю каждый воздушный замок, что успела отстроить, раскладывая пожитки по чемоданам. А они и вправду воздушные – несбыточные, нереальные. Мне ли не знать? Вот оно подтверждение – сковавшая нутро боль и гигантский комок в горле, не позволяющий вымолвить ни слова.
Бирюков сдулся. Другого объяснения не нахожу. Поддался гормонам, не устоял перед моей пижамой или откровенным бельем, пожалел, осознав, что вниманием меня в детстве не баловали, а когда оказался наедине с собой, решил, что я таких жертв не стою. Сбежал, не посчитав нужным объясниться лично, рассмеяться мне в лицо, сетуя на мою глупость, или участливо приобнять за плечи, извиняясь за собственное малодушие. Куда-то умчался, забросив бедное животное другу, словно между нами ничего и не было. Словно его не было, и если бы не холод, гуляющий по телу, я бы с легкостью в это поверила…
– В гараж.
За Мурзиком. Кажется, он единственный, кто теперь у меня остался.
Глава 43
Опять эти серые коридоры, тошнотворный запах болезней, который не способна перебить даже хлорка, растворившаяся в воде мятого алюминиевого ведра. Вновь взгляд Наташки, на этот раз раздирающий душу плещущейся в ней безнадегой, на смену которой никогда не придет смирение. Характер не тот и даже рак в анамнезе матери не способен его сломить.
– Макс! – бежит, отстукивая каблуками по каменному полу, и падает в мои объятия, тут же соскальзывая вниз, коленями на носки моих ботинок… Совсем расклеилась.
– Что будет, Максим! – воет, а я только и могу, что заглушить ее плач собственным телом: раскрываю объятия и позволяю до треска вцепиться в ткань моего наспех натянутого свитера. – Еще инсульта нам не хватало! Да когда же это кончится?
