Мне бдительность терять нельзя! Одно неверное слово и наша с Гришей легенда полетит в тартарары.
– Она у меня вместо кабинета, – улыбаюсь и напротив ученицы сажусь, лист перед ней опуская. Пока без мольберта обойдемся. – Ну, давай сразу к делу. Ты говоришь, что прежде не рисовала?
– Нет, – копной своей черной трясет и улыбку мне возвращает. – Вообще, никогда. Уроки изо в школе не в счет.
И то верно. Чему там научат?
–Тогда для начала я тебе задание дам, чтобы понимать, с чем мы дело имеем. Нарисуй первое, что приходит в голову.
Достаю из настольного органайзера карандаш, Кате передаю и устремляюсь взглядом в окно. Чтоб не смущать пристальным вниманием, пока девушка просьбу мою выполнять будет. Минуту сижу, две, на третьей осознаю, что только сейчас, спустя почти три недели, что комнату эту занимаю, замечаю, какой вид на небольшой парк из окна открывается. Мрачный, с деревьями облысевшими, и фонарями, что уже горят вовсю. А летом, наверное, залюбуешься!
– Не знаю я, что рисовать!
Я вздрагиваю от шуршания смятого листа и лишь чудом успеваю его перехватить прежде, чем он до урны долетит. Вот тебе и на! Стесняется? Кривенько, конечно, по-детски, что ли, но чего же нервничать так?
– Говорю же, руки не из того места растут!
– Не преувеличивай. Я когда в вуз поступала, такой же была. Думала и года не продержусь, а теперь вот, уроки даю.
И пусть таланта у меня выдающегося нет, имя на всю страну не гремит, а удовольствие от занятия своего получаю. Особенно, когда девочки потом успехами своими делятся: Светочка, моя первая попытка в преподавательскую деятельность удариться, в прошлом году в университете победу в конкурсе одержала, Мариночка Синичкина с каждым днем все лучше и лучше рисует, Женя за два занятия, наконец, тени накладывать научилась. Почти, нам просто побольше практики нужно.
– А где ты училась, если не секрет? В колледже каком-то художественном, за границей? – улыбка у этой Кати красивая. Уверена, над зубами ее не один стоматолог поколдовал. Может, и себе такие сделать? Не зря же в авантюру эту ввязалась!
– Скажешь тоже, за границей! В соседнем городке. И вуз у меня технический был. Держи, – опять лист перед девушкой кладу и вновь карандаш, что она от злости швырнула на пол, ей в пальцы вкладываю. Вкладываю, а после как на иголках на стуле ерзаю. Заметит, если я антибактериальным гелем руки обработаю?
– А я на юрфаке. Отец заставил. Хочет, чтоб в конторе его сидела. С чего начнем?
– С простых фигур. К примеру, круг или квадрат. Выбирай.
– Квадрат, – соглашается, немного поразмыслив и губами своими кончик МОЕГО карандаша помусолив. Ну и фрукт, право же! Самая взрослая из тех, с кем мне работать приходилось, а удивляет сильнее, чем Синичкина, что на первом уроке пакет шоколадных батончиков умяла, что мама моя к чаю подала.
– А мне все эти законы совсем неинтересны. Скуку навевают, только, кого это волнует?
В таких семьях, как наши, родители обычно не задумываются, о чем их дети мечтают. Хотя, кому рассказываю. Наверняка ведь не по своей воле техническую специальность выбрала?
Почему же? Наоборот, мама даже отговаривала сначала, да только аргументы мои, что технарь без куска хлеба никогда не останется, перевесили. Уж слишком много менеджеров развелось!
– Сама, – придирчиво творения брюнетки рассматриваю и достаю еще стопку бумаги. Тяжело нам придется, ведь руки у нее может и из плечей начало берут, а прямую линию вывести не в состоянии. – У меня папа дальнобойщик. Вряд ли он бы хотел, чтоб я за руль его фуры уселась.
Смеюсь, а девушка неприлично откровенную блузку свою на груди теребит, о задании напрочь позабыв. Чего уставилась, будто в музее на экспонат редкий наткнулась?
– Дальнобойщик?! – и губы свои, красной помадой обведенные, чего не закрывает? – Я думала ты из наших… Где же ты с Полонским познакомилась?
Где, где? На улице! Чего все любопытные такие? Что он особенный какой, с простыми смертными водиться не может? Только ответить собираюсь, а этот самый принц благородных кровей в дверях материализуется. К косяку прислоняется, и от его счастливой физиономии я рискую ослепнуть. Хотя… Нет. Стоит ученице моей на стуле развернуться, слегка вперед податься и несколько раз ресницами длинными взмахнуть, как улыбка с лица мужа моего сползает. Она ему мило «привет» бросает, а он:
– Какого черта?!
Господи! Может быть, зря я на дне рождении свекра с ней разговорилась? Зря о профессии своей рассказала и согласно кивнула на ее мольбу о занятиях на дому?
Глава двадцать пятая
Гриша
Вот вам и самый неожиданный финал такого хорошего дня! Вместо того чтобы с женой праздновать приобретенный ей статус миллионерши, тону взглядом в глубоком декольте своей бывшей любовницы. Знает ведь мои слабые места!
– Занятие у нас… милый, – и если б не Стешин писк, так бы и пялился. А чего еще ждать? Месяц, как ни одной женщины не касался, а тут Катя с губами красными, коленками голыми (капронки не в счет) и тесной блузкой, пуговки которой грозятся в любой момент с ткани соскочить. Очнись уже, Гриша! Про злость свою вспомни и гони-ка эту брюнетку в шею! А то так и до скандала недалеко. Прилюдного, ведь если слабину дам, Козлова не поленится по знакомым разнести, как я жену на нее променял.
– И чем занимаетесь, если не секрет? – наклоняюсь, пряча початую бутылку виски за цветочный горшок, что Стеша в коридор выставила и, выпрямившись, руки в карманах брюк прячу. Отпустило. И взгляд тут же пелена ярости заволакивает, ведь любовница моя под сокращение попавшая, явно настроена место свое вернуть. Смотрите, как улыбается хищно, зазывно языком по пухлым губам проходясь.
– Так рисованием… Гриш, ты чего? Разве так гостей встречают?
Еще бы! Таких вот, лучше, вообще, на порог не пускать.
– Именно, – подхожу к двум женщинам, одна из которых ликования не скрывает, а другая в мыслях своих заблудилась, и бесцеремонно лист с Катькиными каракулями в руки беру. – Дерьмовая из тебя художница, Козлова! Так что давай, не трать время зря.
И прямо в глазищи ее, от возмущения едва из орбит не повылезавшие, таращусь. Нечего, пусть козни свои в других местах строит. А чтоб уж наверняка поняла, так и быть, поухаживаю.
Аккуратно, но так чтоб не вырвалась, локоток женский пальцами обхватываю, а второй рукой кривую к двери описываю. Мол, иди. И идет ведь! На редкость покладистая, правда, на половине пути все же с шага сбивается.
– Гриш… – и к Стеше повернувшись, с первой слезинкой прощается. - Что ж ты меня как собаку?
– Действительно! Гриша! – стерва. Знает кому на жалость давить, а мне теперь перед Щепкиной красней. – Ты не с той ноги, что ли, встал? Чего устраиваешь?
Чего-чего… Спасаю! Себя и супругу свою наивную, что по глупости своей так и не поставил в известность - дружбу с Козловой ей никак водить нельзя. Во-первых, противоестественно это с бывшей девушкой любимого своего чаи гонять да каракули вырисовать, а во-вторых мне одна эта мысль не нравится! Нервирует, что я могу поделать?
