А… Тогда:
– Да. Как из больницы выписали, я только о микробах и думала. Впервые с самого утра до позднего вечера квартиру драила в тот день, когда заставила мужа Тишку свекрови отдать.
Зайцев, конечно, выступал, отстаивал бедное, на его взгляд, животное как мог, а я была непреклонна. Ведь разве милым этот разносчик заразы можно назвать? Нет. Не тогда, когда на четырнадцатой неделе беременности тебе такой кошмарный диагноз ставят.
– Ну, в целом моя догадка подтверждается.
Да что вы? Не самое ли время поделиться? Я тут себя насилую, стараюсь не зажиматься и с посторонним человеком быть предельно откровенной, а он что-то там понял и молчит как партизан! Очки снимает, пальцами переносицу трет, блокнот свой с чужими тайнами в сторону откладывает… Похоже, испытывает, насколько мне выдержки хватит, чтоб в вязаную жилетку его, поверх рубахи отутюженной надетую, не вцепиться.
– Знаете, Стефания, – ну, слава богу! Заговорил!
– Обсессивно-компульсивное расстройство до конца до сих пор не изучено. Ученые разных стран по сей день над загадкой бьются, почему подобный невроз возникает. Отсюда и различные способы лечения: психотерапия, психотропные препараты, физиотерапия опять же.
Только про антидепрессанты слышу, и тело холодным потом покрывается. Одно дело два раза в неделю сюда ходить, а другое транквилизаторы горстями глотать… Или того хуже: койка отдельная, которая в моем представлении непременно в комплекте со смирительной рубашкой идет.
– В общем, теорий несколько. Все их перечислять не буду, потому что мудреные термины на вас лишь скуку навеют. Скажу одно: на мой профессиональный взгляд в вашем случае я должен согласиться с Зигмундом Фрейдом. У вас затянувшийся нерешенный внутренний конфликт. Вините вы себя за то, что, на ваш взгляд, главную женскую функцию вы так и не выполнили.
Во как! А то я без него этого не знала! Конечно, виню: нечего спортом в таком положении заниматься, пусть врачи и не запрещают, и облезлых котов наглаживать, не удостоверившись, что они стерильны.
– Прерывание беременности для вас слишком большим ударом стало. Вот организм и защищается: отвлекает вас, на других страхах концентрируясь. А ведь все они на одном, главном для вас переживании завязаны.
Я даже сажусь. Интересно, конечно, профессионала послушать, но вот, к примеру, ручки дверные? Они тут каким боком? Об этом и спрашиваю, а философ седовласый спокойненько так отвечает:
– Помните, о чем мы с вами в прошлый раз беседовали? Вы, – блокнот листает, что-то глазами в каракулях своих выискивая, и когда нужное отыскать удается, указательный палец вверх поднимает. – Вот, вы сказали: « До сих пор помню, как дверь открыла, а там врачи скорой помощи стоят. У меня все штаны в кровавых пятнах, живот от боли скручивает, а они, меня не сразу заметив, футбольный матч обсуждают и смеются. У меня горе, а им хоть бы что».
Ну допустим… И?
– Вы, Стефания, всякий раз, когда дверь открываете, опасаетесь с чем-то страшным столкнуться. В тот раз – это нерасторопные медики. А уж ритуал – тут на что фантазии хватает. Вот и любимое число ваше пригодилось. Вроде как, семь раз ручку дернешь, и все плохое, что тебя ждет испарится.
– О-о-о… – тяну и поражаюсь, как сама к этому не пришла? – И что же делать?
– Работать. Невротическая навязчивость, а у вас именно она, поддается полному излечению. Не всегда и небыстро, и приложить усилий придется немало, но надежды есть.
– С помощью лекарств, да?
– Сеансов психотерапии, Стефания. Моя задача помочь вам понять, что вашей вины в потере детей нет. А ваша, мне в этом помочь. А что касается ритуалов, то мы начнем давать им бой. Я бы, конечно, с удовольствием прибег к методу экспозиции…
Он затихает и губы морщинистые в улыбке растягивает, а я хочу по голове его стукнуть, ведь что это за метод такой и с чем его едят, я не знаю. Благо по глазам моим испуганным до Снегирева доходит, что и здесь без расшифровки не обойтись:
– Очень действенный способ терапии, должен сказать. Помещение пациента в ситуацию, которая провоцирует обсессии, но предлагать такое самонадеянно, верно?
Беременность, что ли? Ну и шарлатан…
– Вижу-вижу. Так что пойдем проторенной дорожкой. Начнем для начала интервалы между ритуалами увеличивать…
Он принимается мне подробно план сражения с болячкой моей обрисовывать, а я тоскливо вздыхаю. Тяжело мне все же придется.
Гриша
– Не нравишься ты мне, Гришаня. Хмурый какой-то, – вот у Некрасова привычка на край стола моего садиться! Бабская, что ли. Еще и ущербов от его костлявой задницы, что он не глядя на него примостил, не счесть! И документы по полу рассыпались, и кружка моя едва следом за макулатурой вниз не скользнула. А бутерброды, что я из дома принес, и вовсе – раздавлены всмятку!
– Тебе стульев не хватает? Теперь голодный останусь!
– Так обед скоро. Шизофреничка твоя наверняка уже борщ наварила, – острит, а я еще сильней завожусь, грубо его с рабочего места сталкивая.
– Ах, вот оно что… Она тебя от холодильника своего отвадила? Поэтому недовольный ходишь? Так неудивительно: дамам с приветом угодить трудно. Им извращенцев подавай.
Ну, сколько можно? Где у этого парня кнопка выключения? А то еще минута и придется навсегда ему охоту отбить шутки свои плоские на мне тестировать!
– Вот смотрю на тебя, Рома, и не понимаю. Что ты за друг такой? – в кресло откидываюсь и задумчиво подбородок тру.
Я, ради него в том числе, на такую авантюру пошел, а он вместо благодарности ковыряет и ковыряет мою рану. Не то, чтобы большую, смертельную, но даже от ссадины, если солью ее посыпать, ощущения те еще.
– Может, и к лучшему, что через неделю женишься. Я выжду и за каждую твою насмешку потом с лихвой отомщу.
А случай наверняка представится. Он ведь по большой любви в загс бежит. А значит и ссоры, и открытия вроде нежелания Лерки хозяйством домашним заниматься обязательно будут. Он спьяну мне душу изольет, а я насмешливо брошу: «Каждому по заслугам».
– Да дерзай. Я ж не сахарный, как некоторые. Дуться не буду. Ладно, – дошло наконец. Он сам порядок наводит и, стул отодвинув, как порядочный подчиненный, с серьезным видом на начальника своего глядит. – Выкладывай. Что там у вас со Стефанией происходит.
А стоит ли? Не имел привычки по женщинам сохнуть, боюсь надолго серьезной Ромкиной мины не хватит, если я рот открою. Да и плевать!
– Ни-чер-та!
Молчит. Вот как воды в рот набрала! У нее теперь только три фразы: « Доброе утро», «Спокойной ночи», и «Когда ты научишься стульчак за собой опускать?». Ни в глаза не посмотрит, не улыбнется без повода, да и по поводу тоже. Как подменили. Хотя, казалось бы, должна, наоборот, духом воспрянуть. Не просто же так к мозгоправу ходит!
– Вот как поцеловал ее, все. Пропасть между нами разверзлась.
