- Всё, убирай от меня свои клешни. Я хочу напроситься в хозяйский душ, - силой снимаю с себя цепкие пальцы и резво спрыгиваю на пол, слегка запутавшись в деревенской версии балдахина. Взбиваю причёску пятернёй и несколько раз щипаю кожу на скулах. Надеюсь, выгляжу теперь лучше.
- В провожатые не набиваюсь, опять отошьёшь.
- А ты с утра лучше соображаешь, - я хватаю с ящика свою олимпийку, а Максим, сев на постели, насмешливо изгибает бровь:
- Так и знал, что ты притворяешься. Как была трусихой, так ей и осталась, даже развод этого не изменил.
Это с чего это я трусиха? Подбираюсь, подпираю талию кулачками и, глянув на виновника всех моих бед, об этом и спрашиваю.
- А ты всегда ищешь пути попроще. И семья наша развалилась, потому что тебе так легче. Свинтить, обвинить меня во всех грехах и строить из себя жертву.
Каков подлец, однако! Любой другой на его месте не хорохорился бы, и если б не бросился в ноги, то хотя бы молчал, кидая виноватые взгляды из-под бровей! А этот...
- Да ну тебя. Не хватало ещё настроение себе портить с самого утра, - влезаю ногами в кеды, пожалев, что додумалась надеть белые носки, пятки на которых теперь ничем не отстираешь, и не желая продолжать этот бессмысленный разговор, выбираюсь во двор.
Красиво всё же. Может, и к лучшему, что мой пёс бросил меня именно здесь? Глядишь, приживётся у кого-то из местных и будет скакать по полям как сайгак? Главное, пусть из леса путь найдёт...
За этими мыслями я и добираюсь до кухни, едва не наступив на кота, разлёгшегося прямо на пыльной дорожке. Детей не слышно, Галины Антоновны тоже нет, хотя на плите закипает чайник, а рядом дожидается своего часа большая пузатая кастрюля с завтраком. Нагло приоткрываю крышку, и на аромат рисовой каши желудок тут же отвечает урчанием...
- Выспались? - и надо же Антипу Петровичу выползти из своего дома именно сейчас! Когда я тут так беспардонно инспектирую меню!
- Ага, - крышка с лязгом опускается, а я отскакиваю подальше от плиты. Мол, я и не думала ничего трогать!
- Это хорошо. Боялся, что вы городские до обеда спите, а у меня в сарае ещё куча дел.
Хочу спросить каких, но благоразумно закусываю язык. Ничего хорошего в этом сарае не делают: колдуют, прелюбодействуют или как Некрасов - бередят раны несчастных женщин.
- Антип Петрович...
- Да просто Петрович. Меня так все наши кличут, - мужик садится на табурет и разводит колени в стороны, вытягивая обутую в резиновый сапог ногу. И как не сварился в такую жару? - Это я сети ходил расставлять.
Ясно. Жена шаманит, а он, похоже, читает мысли.
- Петрович, можно мне вашим душем воспользоваться? Я если нужно заплачу.
- А ты случаем ничем не болеешь? - он задумчиво пожёвывает нижнюю губу, а я краснею от такой прямоты.
- Нет...
- Тогда, пожалуйста. Только долго не плескайся, скоро супруга моя на стол накрывать будет. И полотенце своё бери, у нас тут не санаторий.
- Конечно, - киваю и едва ли не бегом мчу на водные процедуры. С первого раза отыскиваю нужную дверь и удивлённо обвожу помещение взором. Не знаю, на что рассчитывала, но их уборная меня удивляет: на стенах кафель, унитаз как у людей - керамика - и душевая кабинка вполне себе современная! Разве что напор воды плохой, но для деревни сойдёт. У меня в городе, вообще, рыжая, как кока-кола, так что мне ли возмущаться?
Натираю тело мочалкой и всё поглядываю на дверь. Интересно, по меркам Петровича это "недолго", вообще, сколько длится? Я тут всего пять минут, а за дверью уже слышна возня. Сначала скромно скребутся по дереву, а через мгновение принимаются настойчиво тарабанить.
Да уж видно, что не курорт, даже волосы хорошенько промыть не дали! Быстро споласкиваюсь под тонкой прохладной струёй и наспех обмотавшись полотенцем, высовываю голову из-за шторки. Надеюсь, задвижка на двери выдержит.
- Тёть Вась! - хотя, там Сонька. Ей явно не хватит сил сорвать полотно с петель. И чего с самого утра меня донимает?
- Тёть Вась, папка Макса нашёл! Пошёл с дедом Петровичем козла ловить, а нашёл нашу собаку! Идите скорей!
- Бегу!
Я даже обтереться не успеваю. Натягиваю чистую одежду прямиком на мокрое тело и, на ходу обуваясь, мчу за племянницей.
- Он грязный такой, жуть. Папа говорит, наверное, в нору заполз. А он что правда охотник?
А я почём знаю? Если и так, то я теперь непременно сделаю из него диванного пса. Раскормлю, залюблю, и больше ни в жизнь не отпущу этот тайфун с поводка.
- Вон он, - Сонька придерживает дверь, пропуская меня на улицу, и тычет пальцем под стол, где мой бедолага уплетает молочную кашу. С жадностью, гоняя металлическую тарелку по дощатому полу.
- Ну ты жук, Макс! Кто же так делает, дуралей? - он замирает на секунду и безошибочно находит меня своими счастливыми глазюками. Воняет чем-то жутким, а я всё равно целую перепачканную морду, улыбаясь, когда и он, не отставая, облизывает мои щёки шершавым языком. Как бы я без него жила? И как Верка живёт без Соньки? Я из-за потери собаки места себе не находила, а она добровольно отказалась от дочери...
- Видите, как хорошо всё закончилось. И отдохнули, и собаку нашли. Выкупать бы вам его, - Галина Антоновна присаживается на корточки и, улыбаясь, почёсывает моего малыша за ухом. А он и её руки облизывает. Конечно, после такой-то порции каши! Ему ведь невдомёк, что минут через двадцать его стошнит. - У нас тут озеро в пяти минутах ходьбы. Я вам кусок хозяйственного мыла дам, да тряпку какую-нибудь старую найду, чтоб вытереть...
- Что вы! У меня всё есть. И шампунь, и полотенце.
- Во выдумали бабы! Шампунь... Собачий, что ль? Да в озеро его брось и грязь сама отойдёт! - Петрович уже сидит во главе стола и неодобрительно зыркает на свою супругу. - Да и поесть сначала надо, не сдохнет твой пёс, если ещё пять минут грязным походит.
- А я не голодная. Галина Антоновна, а как до озера дойти? - мальчишки едят и отвлекать их мне бы совсем не хотелось. Они с утра такие милые: тихие, спокойные, даже не скажешь, что вчера едва не прибили друг друга прямо на этом месте.
