-Потом, ладно? Мне и впрямь в душ нужно, а то я провонялась лекарствами.
Торопливо обхожу бывшего мужа, едва не налетев на старый пыльный торшер, и, схватив дорожную сумку, прячусь в тесной ванной. Она тоже холостяцкая: ржавчина на дне, брызги зубной пасты на зеркале, из банных принадлежностей - одинокая чёрная бутылка с кричащей надписью "шампунь-гель для душа", и та пустая. Не знаю, зачем проверила, если в руках набитый доверху несессер?
Сбрасываю одежду прямо на пол, и смело ступаю под ледяные струи. Видите, другая бы на моём месте отдраила, опасаясь подцепить грибок, а мне вот плевать, где смывать с себя боль и усталость. Где лить слёзы и где крепко жмуриться, до ярких, словно искры от потрескивающего костра, мушек, разбавляющих темноту… Один чёрт, на свете есть вещи куда страшнее кожных болячек.
Взбиваю шампунь в густую пену и всё Веру вспоминаю. У нас два года разницы. Не знаю я жизни без неё, и пусть пять лет как-то справлялась, от мысли, что всё может измениться в одно мгновение, становится страшно. И не от прохладной воды по спине крадутся мурашки — меня пугает будущее, в котором я буду знать, что её больше нет.
-Как думаешь, рай существует? - прохожу в кухню, на ходу подтягивая пижамные штаны, и терпеливо жду, когда же Некрасов оторвётся от жарки картофеля. И пусть скажет да, мне необходимо это услышать.
А он кладёт деревянную лопатку на стол, накрывает крышкой сковороду и, немного поразмыслив, признаётся:
-Не знаю. Но если есть, я бы не отказался обрести покой там.
Конечно, там наверняка красивых нимф, как грязи...
-Тебя не пустят: ты прелюбодей.
Это же один из грехов, верно? Нарушение супружеской верности, и как следствие моё разбитое сердце. За такое ему просто обязаны подготовить нагретый котёл!
-Как культурно ты меня… Садись, - улыбается впервые за этот длинный день и принимается расставлять тарелки. - Вась, можно найти другого врача. Если понадобится, ехать за границу. Рано сдаваться, понимаешь?
-Разве? У неё четвёртая стадия, Максим. Метастазы… Господи, проще сказать, какой орган эта чёртова болезнь не затронула! - не буду я есть. Вот смотрю на дымящийся поздний ужин и понимаю - вывернет. Прямо на глазах у бывшего супруга. -И Вера… Она говорит, чтобы я не витала в облаках. Смирилась, наверное.
-С таким вряд ли смиришься, - теперь и Максим вилку кладёт. Опускает голову и долго рассматривает узор на клеёнке. - От Сони, я так понимаю, она свою болезнь утаила?
Я киваю, а он раз за разом мучает свои волосы пятернёй
-Вот чёрт! И что делать будем?
- Молчать. Вера всё-таки мать, и знает, как будет лучше её ребёнку.
- Вась, - я раздумываю над тем, что так действительно правильно, ведь Соне всего лишь пять, а Максим отодвигает тарелку, видимо, окончательно потеряв аппетит. - Ты ведь обратно не вернёшься, так? Останешься здесь?
Ещё спрашивает? Мы столько времени потратили впустую, лишили себя стольких воспоминаний, что я ни за что не отдам последнее. И неважно, день, месяц, год. Сколько отмеряно - всё наше. Моё и Верино.
Кручу головой, не желая смотреть в помрачневшее лицо бывшего мужа, и случайно цепляюсь взглядом за один из шкафов. Дверка приоткрыта и я без труда могу разглядеть содержимое.
-Максим, давай напьёмся? - там ведь коньяк. Запечатанный и, дай бог, чтоб несильно дорогой… Мне теперь долго тянуть остатки отпускных, ведь аппетит у племянницы отменный, а её мама застряла в хосписе. Подрываюсь со стула и не без труда выуживаю на свет армянский пятизвёздочный - для того, чтобы забыться он подойдёт идеально. И плевать, что пить его будем из чашек, я же непритязательная.
-Вот, - ставлю пойло по центру и жду, когда же Максим его откроет. А он бровь вскидывает:
-Мне завтра за руль, - сомневается всего секунду, но вот уже, махнув рукой, распечатывает пробку.
Вот так-то лучше. Напиток крепкий, но хотя бы холод с груди прогоняет. Занюхиваю рукавом, как бывалая пропитуха, и пытаюсь прогнать накатившиеся на глаза слёзы. А Некрасов мне кусок колбасы пихает под нос.
- Закуси, а то развезёт.
Развезёт... Дождёшься тут. Голова, конечно, немного кружится, а вот мысли из неё никак не выветриваются. Наоборот, начинают вертеться с бешеной скоростью, и будто этого мало, ещё и картинки из детства так и мелькают перед взором.
- Вера ведь всегда крепкая была. Я вот до десяти лет с больничных не вылезала: то насморк, то ещё какая напасть... А она даже ветрянкой, и той не переболела. Максим, как же так? - жалобно всхлипываю и утираю нос салфеткой. А бывший муж вздыхает. Тяжело так, склонив голову над своей тарелкой и теперь бесцельно ковыряя вилкой остывшую еду.
Жалеет меня. У него из родни только дядька да две двоюродные сестры - ему ли не знать, как тяжело принять такое известие? Наверное, поэтому он тянется через стол и, накрыв мою ладошку своей, участливо её пожимает. Год назад обнял бы, а сейчас это странное рукопожатие единственное, что мы можем себе позволить...
- Я вам квартиру сниму, - прочищает горло и заставляет меня округлить глаза. - Завтра прокатимся, подыщем подходящий вариант, чтобы поближе к хоспису.
Чего это он? Пальцы мои отпускает и той же рукой, что только что нежно меня касалась, приглаживает взъерошенные на макушке волосы. Они у него русые, цвета... Да чёрт его знает, какого. Как по мне, так самого красивого...
- Сам остаться надолго не смогу, Вась. У меня с середины июня семь заказов: два юбилея и пять свадеб. Я уж молчу о студийных съёмках. Отстреляюсь и вернусь.
- Зачем? - выдаю, а про себя думаю: ну чем не дура? Ясно зачем, он же теперь отец. День — полтора и столичная лаборатория официально подтвердит его статус.
- Чтобы рядом быть, - только он так на меня смотрит, словно не в тесте дело. Убирает со стола недопитую бутылку, просто опуская её на пол у своего стула, и залпом приговаривает стакан ледяной воды. - Что с работой делать будешь?
- Уволюсь. Толик мне ни за что такой длинный отпуск не даст.
- А жить на что? И ипотека? - я мычу в голос, роняя голову на сложенные на столе руки, а Некрасов лишь глаза закатывает, мол, в этом вся ты, Вась, опять ничего не продумала! - Ладно. Я на новую камеру собирал, хватит и на жилье, и на питание. А там видно будет. Сама знаешь, летом заказы рекой текут.
