- Теперь понимаешь, почему я не беру Соньку с собой?
Ёрзаю в кресле напрочь позабыв всё, что волновало меня ещё минуту назад, и лишь силой воли заставляю свои ладошки и дальше лежать на деревянном подлокотниках. Хочется уши заткнуть, чтобы не слышать чужих голосов, да только поздно: они ещё долго будут звенеть в голове, заставляя леденеть от бессилия.
- Вер, мне жаль, - встаю и на негнущихся ногах подхожу к убитой горем женщине, желая хоть как-то её поддержать. Знать бы ещё как... Пальцы трясутся и я цепляюсь за Веркины плечи, надеясь хоть так удержаться и не рассыпаться на кусочки. Но только какая из Веры опора - того и гляди, сама закричит в голос. Прячет своё лицо у меня на груди и мнёт тонкий хлопок моей майки в своих ладонях, оплакивая уход подруги.
- Вась, почему я? - шепчет, а я немею, совсем неготовая к такому вопросу. - Почему Лена? Ей бы ещё жить да жить... У неё сын только первый класс окончил! Господи! А я, может, и этого не увижу! Понимаешь? Не увижу, как она растёт...
Не дышу я. Себя жалела, Соню, даже плешивого кота Васю... А о её чувствах толком и не задумывалась. И теперь стыжусь, так сильно стыжусь своего эгоизма, что вряд ли смогу выдать что-то членораздельное. Я просто не знаю, что в таких случаях говорят... Не на судьбу же пенять.
- Вась, я тебе даже порой завидую, - сестра выбирается из моих объятий и, набрав полные щёки воздуха, отчаянно пытается побороть истерику. Носом шмыгает без остановки, пальцы сжимает в кулаки.
- Господи, будь я одна, мне определенно было бы легче! А так только о Соньке и думаю... Вась, как она без меня? Без материнской любви, такая крохотная... Как Борька без Лены? Они же малыши совсем!
И один из них сейчас громко рыдает в коридоре. Срываясь на визг, топая ногами и делая посетившее хоспис горе непереносимым. Я его не знаю совсем, а стоять на ногах не могу: сажусь прямо на пол и словно хмельная ползу к кровати, с трудом привалившись спиной к деревянной спинке. А следом и Вера, чтобы вновь обнять меня за талию и устроить голову на моих коленях. Мне бы её по волосам погладить, но меня сковал страх - так близко к смерти я ещё не была. Кажется, ей пропахлась даже моя одежда...
- Обещай, что никогда Соню не бросишь. И Мысли о Москве из головы выбрось!
- Не говори так, словно и ты собралась сегодня умирать...
- Нет, пообещай! Мне так будет спокойнее, - привстав на локте, смотрит прямо в глаза, а стоит мне кивнуть, с облегчением выдыхает. - И Максим... Он же не откажется от неё?
- Мы сделаем всё, чтобы она была счастливой, - не знаю, как и что для этого надо, но я слово сдержу. - Только это не значит, что ты теперь можешь выдохнуть и перестать бороться. Жизнь такая непредсказуемая, Вер...
- Уж я то, как никто, знаю насколько непредсказуемая, - утерев щёки краем футболки, сестра переворачивается на спину. - Только в моём случае, сюрпризы в основном неприятные. Знаешь, как это страшно, знать, что скоро всё кончится? Эти капельницы, уколы, таблетки... Кто-то бледнеет, когда им выписывают витамины внутримышечно, а я боюсь, что меня перестанут колоть, смешно да?
Обхохочешься. Отвечаю ей такой же горькой ухмылкой, и продолжаю пялиться в стену. Вроде затихли все... Боря затих, но эта тишина не менее пугающая, чем предшествующий ей гам. В ней только о плохом думаешь: каково это, осознавать, что ты не увидишь, кем станет твой ребёнок? Врачом, адвокатом, учителем или художником? Знать, что в самые важные моменты его жизни тебя не окажется рядом? У меня своих нет, а от одной только мысли, сердце испуганно сжимается...
- Вер, я ведь хотела детей, - не знаю, зачем признаюсь, но сестра от неожиданности даже садится. - В прошлой жизни.
Где влюблённая Василиса Некрасова считала своего супруга идеальным. Да что там, до сих пор считает: Максим таким и был.
- Как? А что же тогда...
- Не родила? - опережаю её с вопросом и, тяжело вздохнув, тяну край плюшевого пледа, тут же падающего на пол бесформенной кляксой. Укрываюсь, не забывая и о примолкшей сестре, и, немного поразмыслив, признаюсь:
- Не могу. Не дано мне.
Думала, хуже этого ничего быть не может, а сейчас на Веру смотрю и понимаю - ошибалась.
- Что значит не дано? Ерунда какая-то... Да и... Васька, ты же из этих, - сестра демонстрирует бурную мозговую деятельность, задумчиво хмуря лоб, а я только и могу, что над ней посмеяться.
- Чайлдфри? Нет, - мотаю головой, и тут же прохожусь рукой по растрепавшейся причёске. - Ни я, ни Максим. Иначе вряд ли Сонька показалась бы мне милой. А она милая, Вер. Но посуду мыть, вообще, не умеет, так что ты меня надула.
Смеёмся. Одинаково странно - невесело вовсе, больше похоже на истерику.
- И эти жуткие платья в рюшах. Думала, утонет в них, пока до Некрасовского ателье дойдёт.
- Она сама выбирала, - Вера по привычке выхватывает взглядом её отпечатанный на глянце профиль, и что-то в её глазах меняется... Моим никогда так не загореться - две попытки ЭКО за спиной и обе не принесли ничего, кроме боли. Отворачиваюсь, словно не имею права ей мешать любоваться дочкой, и, подтянув к себе колени, укладываюсь щекой на мягкий плюш.
- Вась, у тебя всё ещё будет. И дети, и такие вот убогие рюши.
- Не будет, Вер. Мы с Максимом дважды пробовали. На третий я ни за что не решусь.
Трусиха я. Мне так проще, без надежды. Без глупых фантазий о материнстве, без грёз о будущем, в котором я почувствую шевеление своего малыша внутри... Господи, да прав Максим... Я всегда боялась. Чувствовала, что он куда смелее и выносливее меня. Если начнёт о чём-то мечтать, не успокоится, пока не воплотит мечты в жизнь.
- Вы поэтому разошлись? - Вера касается моего плеча, а я лишь качаю головой. - Вась, я не знала...
Похоже, мы друг друга стоим. Одна утаила смертельную болезнь, другая столько лет придерживалась легенды о желании прожить эту жизнь без грязных подгузников.
Зоопарк. Сейчас и не вспомню, когда был в зоопарке в последний раз... Наверное, лет пятнадцать-шестнадцать назад... Точно, с дядей. Мы тогда только мать мою схоронили: я замкнулся в себе, стал прогуливать школу, по-моему, даже впервые попробовал пиво... И вместо того, чтобы хорошенько отходить ремнём, дядя Вася стал таскать меня по музеям. И с чего решил, что это меня отвлечёт? А когда небогатый ассортимент местного народного творчества был изучен нами вдоль и поперёк, повёз на машине в соседний город. Там-то я и надышался вдоволь ароматами звериных фикалий.
