- Заходите, чего у калитки стоять? Голодные, поди?
- Конечно, с баулами-то по лесу бегать! Ну что, опять псину свою опять потеряли? И кто только бабам собак доверяет? - вот и Антип Петрович со скамейки встаёт. Бросает папироску в кусты, игнорируя недовольный взгляд своей супруги, и по-мужски жмёт мою руку. Странно, что кости не захрустели. - О! Да она ещё и подругу с собой привела. И зачем пожаловали? Сала нет, мы поросей по осени резать будем.
Коммерсант хренов. Улыбаюсь, совсем не смущённая таким "радушным" приёмом, и, составив багаж у лавки, беру Верку за руку, чтоб перестала уже прятаться за моей спиной. Чего это она как воды в рот набрала? То трещит без умолку с незнакомцами, а когда надо, даже на короткое "здрасьте" не сподобится! До лампочки ей, что ли, захотят нам помогать или нет? Я вот от волнения сейчас в обморок грохнусь, а эта мадам недовольно ноздри раздувает!
- Не за салом мы, Антип Петрович. Нам помощь ваша нужна, - перехожу сразу к делу и смотрю только на удивлённую хозяйку.
А у неё от изумления глаза округляются. Видать, ошарашена. Я же едва пену со рта не пускала, доказывая, что ни в какие чудеса народной медицины не верю. А теперь вот - стою, терпеливо ожидая, когда же старушка отомрёт и позовёт нас в дом, чтобы не обсуждать наши беды на глазах у детей. А их здесь немало: Алёнка уже делится куклами с Сонькой, Петя и Ваня (а кто из них кто, я сейчас и не вспомню) колдуют над своими самодельными удочками, а рядом с ними долговязая конопатая девчонка и пухленький низкорослый мальчишка уминают яблоки. Соседская ребятня, наверное... Ведь пусть сарайчик у старухи и волшебный, но подросших воспитанных малышей в нём мамашам точно не раздают.
Переминаюсь с ноги на ногу, незаметно дёргая сестру за футболку (ведь если болтать она желанием не горит, то разок-другой усмехнуться явно не прочь) и больше не в силах ожидать ответа, проявляю инициативу:
- Галина Антоновна...
- К озеру пойдём прогуляемся. А ты за ребятнёй присмотри, - хозяйка, тряхнув головой, снимает фартук, передаёт его мужу и первой выдвигается в путь.
Отлично, хоть что-то. И пусть всю дорогу она молчит, так ни разу и не взглянув ни на меня, ни на Веру, зато хоть не гонит... Интересно, сколько таких вот разговоров состоялось на её веку? И сколько чужих бед касались её сердца, заставляя его жалостливо сжиматься? О том, как со всеми эти знаниями она ещё умудряется улыбаться и крепко спать по ночам, даже думать не хочу...
- Господи, Вась, - Вера скачет по кустам, стараясь не касаться жгучей крапивы, и с подозрением косится на нашего экскурсовода. - Мне стоит её опасаться? Что-то мне не по себе.
И ведь не поспоришь... У самой коленки дрожат. Чёрт его знает, что нас ждёт впереди: странные ритуалы или безапелляционное нет. И не поймёшь ведь, чего нужно опасаться больше.
- Вась, может, ну это всё? Давай вернёмся, пока непоздно?
- Да не съем я вас, - Галина Антоновна тормозит, резко разворачиваясь на пятках, и тепло улыбается, а мы с сестрой заливаемся краской. Неудобно всё-таки.
- А до поезда лучше у нас побыть. Сами же видели, какой тут вокзал - одно названье. Ну так что, будете говорить, или мне сразу вам ответ дать?
То есть? Чего это она так на нас смотрит, будто наперёд знает, о каком недуге речь пойдёт? Вера, конечно, бледная, и волосы коротко острижены... Но не может же старушка вот так, бегло скользнув глазами по своей гостье, диагноз поставить?
Прячусь под сенью деревьев, стараясь хоть так спрятаться от нещадных лучей, и, переглянувшись с сестрой, открываю рот:
- Галина Антоновна, у Веры рак. А на вас вся деревня молится... Говорят, руки у вас... - какие? Не волшебные же! Мне тридцатник, и пусть от отчаяния я стою здесь - на берегу какого-то чудесного озера перед милой старушкой в цветастом сарафане - но даже под дулом пистолета такой бред вслух не произнесу.
- Руки, - да и не нужно. Она горько усмехается, отворачивается, обнимая себя этими самыми руками, и какое-то время молча любуется водной гладью. - Тут в другом дело, Василиса. Я лишь дарю людям надежду. Заставляю их поверить в то, что чудеса возможны, а дальше они всё делают сами.
- Как же... А травки?
- А от травок никому ещё хуже не становилось. Природа-мать лучше знает, что человеку на пользу пойдёт. Я не волшебница, Василиса. И не врач.
И если я правильно всё поняла, то здесь уместнее другое слово — шарлатанка. Рвано выдыхаю, добровольно выходя под палящие солнце, ведь от её откровений меня пронзает мелкая дрожь, и зло пинаю попавший под кроссовок камень. Вот вам и помечтала... Стоило только допустить мысль, что ещё можно хоть что-то исправить, свою волшебную палочку Галина Антоновна тут же спрятала за пазуху.
- Верочка, - я не могу произнести ни звука, а знахарка вполне себе спокойная подходит вплотную к моей сестре. По-матерински касается её щёки, заставляя женщину ещё больше запылать от смущения, и долго что-то отыскивает в глубине её взора. - Прости. Могла бы, обязательно помогла. А зря обнадёживать и тратить ваше время на ерунду, я себе позволить не могу. Простуду травками полечить, адамов корень заварить, да другие травки, помогающие при бесплодии - это пожалуйста. А с вашей болячкой должны бороться врачи. Только зла за мою прямоту на меня не держите.
Легко сказать. Потому что лично мне отчаянно хочется на неё накричать. На эту вот милую добрую женщину, что сейчас обнимает Веру, устраивает её щеку на своей груди и, что-то шепча ей на ухо, ласково поглаживает по волосам... Не знаю, может быть, свои колдовские заклятья произносит, в бесполезности которых только что сама и призналась? А может советует и меня специалистам показать, что точно будет нелишним, раз мне хватило ума притащиться в эту глухомань с подобной просьбой... Но прямо сейчас я вижу на губах сестры счастливую улыбку.
- Ладно, - зачем-то щёлкаю пальцами, словно так на меня быстрее обратят внимание, и подхожу ближе к этой парочке, намереваясь кое-что прояснить. - Допустим, с травками мы всё решили... Но как же тогда мать участкового?
Ей же сборы никакие не давали. Фёдор так и сказал - сняла боль руками. А уж ему-то верить можно! Блюститель порядка как-никак!
- Так я двадцать пять лет массажисткой проработала. Как на пенсию ушла, только на муже и практикуюсь. Да на соседях иногда...
- Господи, я ведь и вправду дура! - прячу лицо в ладонях, окончательно отпустив призрачную надежду, что здесь нам ещё смогут хоть чем-то помочь, а Галина Антоновна уже прижимает к груди меня.
-Дура... Скажешь тоже. Человек в тяжёлые времена за любую соломинку хватается. И стыдиться здесь нечего. Думаешь, ты первая, кто ко мне с такой просьбой приезжает? Так нет, - она качает головой и, тяжело вздохнув, заботливо поглаживает меня по спине. - Много вас, но я ещё никому не сказала да. Потому что божьего суда боюсь, а шарлатанов, что на чужих несчастьях деньги делают, презираю.
- И как же нам быть? - шепчу, уткнувшись носом в ситцевую ткань сарафана, а старуха еле слышно смеётся:
