Ёрзаю в неудобном скрипучем кресле, скучающим взглядом мазнув по сцене, и, пользуясь случаем, задумываюсь: правду Некрасов сказал? Про меня? Про ложечку чайную, которой я съедала его мозги?
Так и подмывает дёрнуть его за рукав, наплевать на зрителей, что вдруг возжелали приобщиться к прекрасному, и прямо в лоб спросить, соврал он Верке или нет? Тем более что условия для этого подходящие: он сидит на соседнем кресле и его локоть уже раз пятнадцать за эти десять минут задел мою ляжку. Специально, что ли? Открыто коснуться не может, так хоть так, невзначай?
Это наверняка Вера расстаралась! Ни в жизнь не поверю, что просто так Галина Антоновна её с собой на четвёртый ряд уволокла. Могла бы меня взять… Я же её целевая аудитория - не рожавшая, в лечении не преуспевшая... Целый час вливай мне в уши про прелести материнства, а в конце мешочек с травками всучи. Нет же, сестрицу мою выбрала! Ещё и зыркнула так хитро…
-Прям дежавю, Вась, - вздрагиваю, когда бывший муж склоняет голову набок и, не отводя глаз от детского хора, шёпотом делится своими мыслями, да щеку закусываю. -Только платье тогда на тебе другое было.
И впрямь, у нас же на концерте всё началось. Правда, вместо баянов и старенького пианино слух насиловали бас-гитары да голос солиста-рокера. А в целом похоже, будто в прошлое вернулась. Только подруги моей не хватает, бутылки с колой, на треть разбодяженной водкой, и розовых очков на моих глазах с такими толстыми-толстыми стёклами, чтобы я до сих в нём видела своего принца.
Вздыхаю грустно, разглаживаю юбку на платье и от нечего делать на соседа слева гляжу.
Ну вот, как здесь на бывшего мужа не любоваться, если контингент - старики да подростки? И о каких танцах речь? Тут либо в вальсе кружат, либо под детские песни дрыгаются. Пожалуй, я лучше с Верой домой пойду. Зря только наряжалась и полтора часа выщипывала заросшие брови тупым пинцетом. Дёргала, а оценить некому.
-Вась, танец с тебя, - разве что неугомонному мужу… Сидит, устроив локоть на обшарпанном подлокотнике, и улыбается так, что мне хочется со всех ног бежать. Далеко, чтобы ни он, ни моя сумасшедшая сестра до меня не добрались.
Я же исцелилась почти! Чувства, может, убить не успела, но ведь жила же! Работу нашла, квартирой обзавелась, пёс опять же... Чем не семья? А тут без наркоза старые раны вскрывают.
- Не дождёшься, - бросаю зло и машу перед его лицом фигой. Чёрт, нужно было Веру заставить ногти мои в порядок привести. А то до сих пор злюсь на это его краткое "достало", а сердце всё равно заходится.
Даже когда Антип Петрович выжимает из своей гармони весёлый мотив, единственное чего хочу, разрыдаться. Любит он, погано ему... Да разве любящие мужчины так поступают? Полтора часа об этом раздумываю, без энтузиазма хлопая раскланивающимся артистам, и с трудом поднявшись, прихожу к выводу, что нет. Любящие люди расстаются иначе, а Некрасов мне кинжал в сердце вогнал... И как после этого с ним вечер проводить?
- Ничего, втянешься, - спрашиваю сестру, а она только и знает, что беспечно плечами пожать. - И потом, тебе необязательно за ним хвостом ходить. Вон сколько народу!
Женщины, кидающие недобрые взгляды на мои голые ноги, да мужики, завалившиеся в зал сразу, как только включили свет. Ввалились и уже переговариваются, без стеснения изучая нашу с Верой парочку. Господи... Да я тут одна долго не протяну! Либо местные бабы на вилы насадят, чтобы ухажёров у них не увела, либо эти самые ухажёры меня и растерзают!
- Нет, - упрямо качаю головой, уверенно влезая в джинсовку, и Верке на дверь указываю. - Домой пойдём. А этот... Пусть сам развлекается.
Ему-то не привыкать: девицы, что помоложе, уже вовсю глазками стреляют. Разве дадут скучать?
Первой выхожу на улицу, улыбаюсь Соньке, что бежит впереди со стариками, и, твёрдо решив отправиться домой, торопливо за их честной компанией семеню. Шаг делаю, второй, третий, а когда до ребятни рукой подать, моя любимая сестрица с силой дёргает меня за рукав.
- Да что ты за трусиха, Вася?! Тридцать лет, а всё от проблем бегаешь! - ещё и губы в тонкую линию вытягивает, не давая сомневаться, что я её своим упрямством до белого каления довела. Теперь и перечить страшно, но язык мой впереди меня идёт:
- И вовсе я не бегаю! Просто устала очень...
- Отчего? Тебе что, семьдесят? Или у тебя рак? - Вера меня обратно тянет, а я отчаянно пытаюсь затормозить. Только дури в ней... И не поверишь, что больна.
- Надоела! Говорю отдыхай, значит, отдыхай! С Соней я и сама справлюсь. Зря, что ли, наряжалась? Так что, Василиса, пойдёшь как миленькая. Иначе пойду я. Чего вечеру зря пропадать?
Вот зараза! И впрямь, отпускает меня, припечатывает взглядом к месту и, тряхнув короткостриженной головой, к ДК идёт. Неужели плясать собралась?
- Я, может, и не так хороша, чтобы произвести фурор, но кавалера на вечер найду. Один раз живём, может, это, вообще, последняя дискотека в моей жизни!
Или последний день... Ведь здание пусть и старое, а с аппаратурой явно проблем никаких. И пяти минут не прошло, а в окнах уже неоновые огоньки пляшут, а из распахнутой двери попсовые песни орут... Чёрт! И что мне с этой заразой делать? Не остановится ведь! Как пить дать, ещё и до самого рассвета тут проторчит, чтобы меня пристыдить. Мол, ты, Вася, молодая здоровая, а развлекаться совсем не умеешь...
- Ладно, - кричу ей в спину, а она и рада. Разворачивается на пятках, сверкает белозубой улыбкой и, в два шага миновав расстояние между нами, руку на плечо кладёт.
- Вот и славненько! Веселись, - невидимые соринки с моей джинсовки стряхивает, за щеку, будто я несмышлёный ребёнок тискает и, взмахнув ладошкой, прямо так, не оборачиваясь, с Некрасовым прощается.
- Хорошего вам вечера!
Предательница. Дважды предательница. Сначала утром меня предала, теперь вот сейчас... Ладно, раз уж подписалась, выхода нет.
До упора наполняю лёгкие вечерним воздухом и, поборов дурное предчувствие, к крыльцу иду...
- Шампанское? - а бывший муж светится как новогодняя ёлка! Как бы дать ему по этой смазливой физиономии... Но нельзя.
- Мартини, - цежу вместо этого и, вручив ему свою джинсовку, в гордом одиночестве пробираюсь между танцующими.
Танцы так танцы. Надеюсь, как это делается, я не забыла...
