Вопреки всякому смыслу цепляюсь за его плечи, до сих пор покрытые россыпью капель озёрной воды, и с глухим стоном, на поцелуй отвечаю. И это спустя минуту после того, как уверяла, что никаких чувств нет! Господи, права Вера, глупая я! А Некрасов и рад стараться, чтобы как можно дольше я в собственном безумии варилась: дурманит мне голову ненасытными ласками и, похоже, отпускать уже не планирует. Напротив, крепче в кольце рук сжимает и шепчет что-то, отчего я пьянею ещё сильней.
Пытка это, а не поцелуи. Самая сладкая из всех, что изобрело человечество. Только сил во мне нет, чтобы отпор дать. Потому и принимаю её, окончательно отключая рассудок... И пусть где-то в потаённом уголке подсознания аварийная сирена воет, предупреждая о затяжном похмелье, что накроет меня, едва мой мучитель отстранится, я с жадностью воздух глотаю, пропитавшийся ароматом его духов.
Максим.
Давно нужно было её в охапку сгрести. Целовать, пока не выбьётся из сил, а уже потом о любви говорить. Это же Вася! Она либо головой думает, либо на поводу у сердца идёт. И прямо сейчас именно оно и включается в разговор. Колотится в её груди, как обезумевшее, а моё этот замысловатый ритм подхватывает. Кажется, остановимся, и с финальным аккордом последний вздох испустим...
Не соображая, что делаем, опускаю её на траву, и только и знаю, что в глазах её тонуть. А они горят. Так знакомо, словно и не расставались вовсе. Словно она никогда не сбегала, а я не изгадил наш брак предательством. Отключись, и можно представить, что мы не на одиноком берегу водоёма, а в небольшом скверике у загса, и вся жизнь у нас ещё впереди.
Не любит... Да разве это не любовь? Она в каждом вздохе ее звучит. Из кончиков дрожащих пальцев льётся и прицельным ударом в грудь, меня последних сил лишает. И как может не чувствовать? Что вот я у неё где - привязан к её рукам и с этих самых рук есть готов.
-Не отпущу больше, - шепчу, как в горячке и, не встретив сопротивления, губами к обнажённой груди припадаю. А она дышит рвано...
Моя. Не соврал я: где угодно найду и сколько понадобится ждать буду. Иначе не жизнь это, а ад на земле.
Вася
Пристрелите меня. Как школьница, перебравшая на последнем звонке и в пьяном угаре поддавшаяся на соблазненья главного ловеласа, наутро от стыда сгораю. Вроде не маленькая, четвёртый десяток пошёл, а стыдно, хоть сейчас топиться иди.
Что наделала? И принципы свои предала и собственноручно рубцы на душе расковыряла. Рубцы, да словно этого мало, еще и правое плечо Некрасова ногтями полоснула. Ну, дура! Дура, каких поискать!
- Так, - трясу головой, отталкиваюсь от земли и сажусь на мокрую траву, лежать на которой теперь неудобно: мокрая, холодная, и даже близость распластавшегося на ней мужчины не спасает. Тянусь к брошенному рядом платью и, торопливо прикрыв им все стратегически важные места, решаюсь на бывшего мужа взглянуть. Доказать мне решил, посмотрите! Можно подумать, от этого доказательства кому-то легче станет!
- Ты же понимаешь, что это ничего не меняет? - волосы приглаживаю пятернёй и жду какой-то реакции. Пусть хотя бы кивнёт. Сотрёт с лица нахальную улыбочку, уберёт свою руку с моего бедра и скажет хоть что-то путное. Иначе придётся мне, а я вроде как не в состоянии: внутри всё дрожит, а голова от обрушившихся на неё мыслей, взорвётся сейчас. Лопнет, как воздушный шар, и не заштопаешь уже.
А Некрасову хоть бы что! Вон, разлёгся, закинул руку за голову, травинку между губ перекатывает и преспокойненько в небо всматривается...
- Максим, - потому и дёргаю его за плечо. А после сама же его ладошку со своей ноги убираю. Чтоб наглаживать перестал, обжигая кожу жаром своих пальцев. - Лишнее это, понимаешь? Господи, я сейчас от стыда сгорю!
Угораздило же купиться. Новые методы, видите ли, ему подавай! Экспериментатор хренов. Да лучше бы по старинке: он бы болтал без умолку, а я огрызалась! А теперь и хамить сил нет - выжата, как лимон.
- С каких пор такая скромная стала?
Хотя беспечность его не на шутку злит. Мне сквозь землю провалиться хочется, а он нет, чтоб джентльмена включить, кубиками своими соблазняет! Хоть бы прикрылся чем! Не дай бог, какой-нибудь одинокий пастух своё стадо на водопой приведёт. А тут искуситель Адам, и красная как помидор Ева, впопыхах застёгивающая пуговки на груди!
- С тех самых, как разошлись. И будь добр уже одеться, иначе я прямо сейчас уйду.
Если понадобится, вплавь. Заодно и проветрюсь, а то внутри такой пожар горит, что, того и гляди, сгорю! Всерьёз задумываюсь над тем, чтобы к озеру шагнуть, да только Некрасов опережает:
- Ладно, давай говорить, - руки вверх поднимает, футболку свою берет. - Отвечаю на твой вопрос: меняет. Многое. Потому что, я прав был, и чувства ко мне у тебя не прошли. И если честно, я рассчитывал, что и ты это поймёшь. Да ладно, Вась, что мы дети, чтоб друг от друга бегать? Я свою вину признал, дело теперь за тобой. Прекрати уже трусить, и я обещаю, что ты не пожалеешь...
Легко сказать, прекрати. Ёжусь на пронёсшемся по берегу ветру и устало виски сжимаю: да если б я знала, как. Прижалась к нему, губы его вновь на себе ощутила - и всё таким неважным вдруг стало... Даже вполне ожидаемое отвращение не пришло, а ведь он и её так... Господи!
- Не могу! Ну, хоть режь меня, не могу - от того слезы и туманят взор. - Признаний хочешь? Так, пожалуйста: люблю я тебя! Так сильно люблю, что и самой страшно...
Я подскакиваю с земли и влагу с лица стираю, а он следом за мной, неуклюже джинсы натягивая... И всё смотрит, смотрит своими глазищами: они даже в бледном свете уплывающей с неба луны ярче костра горят!
- Только я вот такая, Максим! Ревнивая, как ты говоришь! И меня не переделать ничем!
Да что там! После случившегося если и изменюсь, то явно не на радость Некрасову!
- И не надо, - жаль, что он не понимает. Подлетает ко мне, словно наперёд зная, что если не остановит наутёк брошусь, и эти самые слёзы, что на смену смахнутым каплям пришли, губами осушает:
-Дурочка, да хоть день и ночь меня пили... Вась, плохо мне без тебя! Я на всё согласен...
- Это сейчас! А через год, два? Максим, всё равно этим всё кончится... Теперь, когда мы оба знаем, что бывает, если тебя до ручки довести, глупо на хороший финал надеяться!
