– Если честно, мне даже болтать с вами некогда. Так что…
– Прогоняете? Вот уж не ожидал… Хотя предчувствовал, что уговорить вас будет непросто, – мужчина встаёт, теперь не пытаясь улыбнуться, и, торопливо застегнув куртку, разворачивается к выходу:
– Как знаете! Хотя, если честно, я не понимаю, почему вы так упрямитесь. Любая другая на вашем месте не отказалась бы от возможности побыть звездой вечера.
– Значит, я не тщеславна. И если честно, я до сих пор не вижу повода так со мной носиться…
Признаюсь, и ещё больше краснею, ведь тут же глянув на чёрный Гелендваген, Слава задумчиво щурится. Щурится недобро, так, что от его цепкого взора, тут же метнувшегося к моим порозовевшим скулам, мурашки по рукам ползут. А когда и этого мало, ползут по позвоночнику, подгоняемые его стальным тоном:
– Ваше право, – касается дверной ручки, уже намереваясь покинуть кафе, но прежде, чем звон колокольчика успевает известить нас о его уходе, оборачивается, теперь иначе глянув на меня своими зелёными глазами:
– Надеюсь, что это так, Саша. Что вы просто скромны и терпеть не можете излишнего внимания. Иначе…
Молчит и криво усмехнувшись пробегает глазами по моему телу… Какого чёрта, вообще?
– Что иначе? – бледнею, крепче смыкая пальцы на керамической кружке и, задержав дыхание, вердикта жду:
– Иначе всем нам грозит разочарование: не хотелось бы узнать, что вы так упорствуете лишь потому, что чего-то стыдитесь, – он скалится, толкая прозрачную дверь, и добивает меня всего одной фразой. – Глебу привет!
ГЛАВА 29
Саша
Едва синий Ниссан отъезжает от моего кафе, кружка, которую я вот уже секунд тридцать безуспешно пытаюсь обмотать газетой, выскальзывает из рук и разбивается вдребезги, усеивая осколками пол под моими ногами. Их бы прибрать, прежде чем неуклюжие рабочие растащат стёкла по всему залу, а я с места сдвинуться не могу. В окно смотрю, над его словами раздумываю… Зачем спрашивается? Ведь сколько бы я тут ни простояла, вывод всегда будет только один – Слава прав.
Та Саша Брагина, что внимала бабушкиным наставлениям, любила женатого на расстоянии и радела за каждого брошенного пса в районе – поехала бы. Возможно, неохотно и краснела бы непременно весь вечер, но осмелиться лишить его семью права хотя бы разок с благодарностью взглянуть ей в глаза, ни за что не посмела бы. Потому что для них это важно, а для неё невозможно – отнять у людей шанс самим себе доказать, что они умеют ценить такие подарки судьбы, умеют быть благодарными и прекрасно знают, что сердечное материнское «спасибо» в этом мире значит значительно больше огромного букета цветов.
Господи! Как меня, вообще, угораздило так усложнить собственную жизнь?
Намеренно не гляжу на притихших девчонок, наконец, опускаясь на корточки и торопливо сгребая в ладошку осколки, да лихорадочно выход ищу… Лишь одна причина, чтобы и дальше оставаться трусихой; с десяток, чтобы набраться, наконец, смелости и взглянуть собственному страху в лицо.
– Не моё дело, конечно, но он прав, – ещё и Сенька масла в огонь подливает. Столько дней отмалчивалась, наверняка злясь на меня за Алёнкин уход, а теперь подходит ближе, устало вздохнув, подхватывает с пола веник, и, оттеснив меня в сторону, за пару секунд сметает на совок мелкую стекольную крошку.
– На месте его жены, я бы напряглась, Сань, – осколки отправляет в мусорку, а меня, и сама того не ведая, едва ли не насмерть пронзает плохо скрываемым во взгляде укором. – Ну, сама посуди: разве не странно, что он постоянно трётся рядом с тобой? Вместо того чтобы обхаживать беременную супругу?
– Он ко мне привык…
– П-ф-ф, вот только нам не заливай! Он же не пёс, чтобы теперь за тобой хвостом ходить! И потом, мы с Юлей давно заметили, как вы друг на друга смотрите. Точнее, он смотрит, а ты глаза прячешь… Саш, съездила бы ты, пока его наблюдательный братец не донёс свои мысли до его жёнушки. Уж лучше один вечер перетерпеть, чем потом вспоминать, как беременная женщина тебя за волосы оттаскала.
Вот так. Всего лишь несколько минут, а меня уже дважды уличили в подлости. И если Слава и сам до конца не верил в то, что холодным тоном плюнул в моё лицо, то Сенька, похоже, в своей правоте не сомневается. Оставшиеся чашки бросает в одну из коробок, а пыльный облезлый веник, пихает мне:
– Соберись уже. И, ради бога, не вздумай при них краснеть. Ты человека спасла, а уж как далеко тебя в этом спасении занесло никому знать необязательно, ясно? Да и не виновата ты, у него даже кольца на пальце не было, мы с девчонками сразу отметили. Всего один вечер, Саш…
И то верно. Только это на словах легко, а в жизни… Да если б я только знала, как всё исправить, давно бы уже сделала! Впрочем…
Закусываю губу, кивком головы поблагодарив кондитера за ценный совет, и, решительно подобравшись, всё же к кабинету иду. Лишь пару шагов, а чем ближе к двери, тем дышать тяжелее. Страшно. От того, до чего они договориться могли, пусть ни криков, ни грохота из-за двери не раздаётся; от того, до чего мы дойдём, если я и дальше буду прятать голову в песок:
– Глеб, можно тебя? – скромно постучавшись, заглядываю в крохотное помещенье и выдыхаю уже от того, что он в ответ мне улыбается.
Спокойный, и пусть до сих пор хмурый как туча, но хотя бы вчерашней серости на лице не видать. Поднимается, что-то бросив Артуру, по-хозяйски развалившемуся в моём кресле, и послушно топает следом за мной в пустую кухню. Нога в ногу, не сводя глаз с моего затылка. От ощущения его близости кожу покалывает, а от осознания того, как мы друг от друга далеки – грудь острыми иголками пронзает.
– И как всё прошло? – и лучше заговорить, чем позволить себе об этом думать. Поэтому обхожу стол для раздачи, приваливаюсь спиной к холодильнику, и ответа жду. Глаза в глаза, уже и без слов понятно, а стоит мужскому голосу коснуться моего уха, холодно:
– Как обычно. Не бери в голову, Саш, зря я на тебя всё это вывалил.
Наверное, только имею ли я хоть какое-то право в этом ему признаваться? Человеку, которому нужно проехать не одну сотню километров ради возможности выговориться? Нет, а значит и права на слабость у меня никого:
– Не говори ерунды, - веду головой, и, вцепившись пальцами в ткань своей жилетки, ком в горле сглатываю – храбрость отныне не мой конёк.
– Глеб, тут Слава приходил, – тем более, когда стоящий напротив мужчина и сам в лице меняется. Косится в сторону зала, но, не заслышав знакомого голоса, лишь кивает, осознав, что визит этот был уж слишком коротким.
– И что сказал?
– Что твоя семья будет рада видеть меня у себя. Я отказалась, – губу закусываю, и прежде чем он успевает вздохнуть с облегчением, шепчу, – а теперь понимаю, что зря. Это всего лишь ужин, Глеб. Любой бы на моём месте согласился.
Любой, кого бы ни грызло изнутри чувство вины перед ни в чём не повинной женщиной… И неважно, что мой Незнакомец и её давно во враги записал:
