Книга Месье и мадам Рива, страница 16. Автор книги Катрин Лове

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Месье и мадам Рива»

Cтраница 16
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Хотелось бы знать, имеет ли смысл читать вслух тому, кто лежит без сознания

Прошло время, и я возвращаюсь к своему повествованию в середине ноября. Кто способен вынести ноябрь? Если я ничего не написала за лето и за первые месяцы осени, то не потому, что ничего не происходило. Люди вечно попадают в эту ловушку. Считают, что если жизнь не перенести на бумагу, значит, ее и нет, по крайней мере такой, какая заслуживала бы внимания. Многие наверняка считают, что все по-прежнему: супруги Рива у себя в горах, Алексис Берг в коме, Летиция Ланг мается спиной и денежными проблемами, а я устала от работы, недолговечных любовных связей и неопределенного, если не сказать туманного, будущего. Единственное, во что люди поверят, так это в то, что за прошедшее время десятки тысяч туристов отправились на каникулы в круизы. И это чистая правда. Десятки тысяч путешественников вернулись довольными, хотя и не такими уж отдохнувшими — не стоит забывать о том, что жизнь в круизах проходит строго по режиму, и это изматывает: вставать надо рано, есть и пить — по часам. Итак, многие вернулись из круизов, но не все: некоторые умерли, такое тоже случается, факторов риска предостаточно — возраст, закупорка артерий, жирная еда, чересчур красивые женщины на борту, слишком жаркая погода, полный вперед или сладкое безделье. Сердечные приступы и прочие недуги застают людей и в море, просто об этом никто не говорит. Мертвеца быстренько кладут в ящик — в наши дни корабли оборудованы специальными контейнерами для окочурившихся. Ящик ставят в холодное помещение, которое морские инженеры проектируют для подобных неприятных инцидентов, и, когда корабль причаливает к берегу, временный гроб тихонечко выносят через служебный выход в задней части трюма; вдову или вдовца, компаньона или компаньонку тоже выводят, а до того они, естественно, проводят время у себя в каюте и трапезничают в одиночестве. А если кто-то спросит, куда пропал человек, сопровождающие уполномочены отвечать: герр Бергман или сеньора Андресон (имена, разумеется, вымышленные) неважно себя чувствует. При этом необходимо уточнить, что медицинские работники уже занимаются упомянутым пациентом — лучшие говорить о медицинских работниках во множественном числе и прибавлять, что пожилому господину из Швеции и очень пожилой даме италошведского происхождения рекомендовано соблюдать постельный режим. Любопытного путешественника обязательно удовлетворит и успокоит такое объяснение. Даже самый проницательный турист ничего не заподозрит, ведь он и сам порядком устал от круиза и считает дни до возвращения домой. Тем временем сотрудник турагентства, впаривший мертвецу круиз «все включено» вместе со страховкой, гарантировавшей идиллический отдых в бирюзовых водах океана, займется ускоренной доставкой трупа на родину, дабы не затягивать с погребением. Надо представлять себе, что раньше ситуация порой сильно усложнялась. Родственники ждали покойника неделями и месяцами. Вмешивались коррумпированные санитарные власти разных стран, неблагонамеренные чиновники, кроме того, задержки объяснялись медленным движением транспорта и нехваткой транспортных средств. Теперь все изменилось. Люди могут чувствовать себя совершенно свободными и спокойно посещать любые уголки планеты, а если даже кто-то умрет, например, в долине Бутана, где ездят пока только на машинах с ведущими передними колесами, или на бурной африканской реке — не в самой реке, разумеется, а, скажем, на пироге, — можно быть уверенным, что тело доставят в Европу в кратчайшие сроки. Покойный возвратится домой в хорошем состоянии, и могилу или урну закроют так же быстро, как и откроют.


Но я, кажется, начала рассказывать о том, как прошло лето, чудесное, по большей части жаркое, а затем наступила осень, дождливая, брюзгливая, с безудержными порывами ветра, которые уничтожили разноцветную листву не хуже полчища короедов. Прошли месяцы, но Алексис так и не вышел из комы. Официально его кома уже не считается комой, потому что кома не длится так долго, однако его нынешнее состояние — как ни назови — не лучше прежнего. Теперь он без сознания лежит в простенькой палате больницы, где уже не так много разных мониторов и трубок и ничто не гудит, не щелкает, не мигает. Если заглянуть в стеклянную дверь, можно принять палату за обыкновенную комнату отдыха для врачей. Однако это впечатление обманчиво. Если войти и опуститься рядом с Алексисом на серый стул, — я попросила стул, потому что сесть в палате решительно некуда, — если приподнять простыню и собственными глазами посмотреть на то, что соединяет тело Алексиса с почти незаметными медицинскими аппаратами, если коснуться его руки и подождать, еще и еще немного — понимаешь, что всякий раз дотрагиваешься до одной и той же теплой, но неподвижной руки, которая не реагирует, не отвечает, не вздрагивает, не сжимается, не выражает покорности или возмущения. Во время первых посещений я предавалась исключительно созерцанию целлы, потом тела; надо сказать, мне сразу показалось, что Алексис очень красив на своем ложе. В какой-то момент я даже подумала: «Живой он не был таким красивым», — но тут же оборвала себя, вспомнив, что Алексис пока еще не умер. Много часов я потратила, пытаясь выяснить, как называется нынешнее состояние Алексиса, учитывая, что это не жизнь и не смерть. Существуют слова «кома», «вегетативное состояние», «состояние минимального сознания», но на самом деле мы способны различать только жизнь и смерть. Ни наша душа, ни наши глаза не улавливают промежуточных фаз, даже если для таковых имеются названия. И находясь в палате Алексиса, я не могла понять, кто или что лежит на кровати, кого я навещаю, в чьей компании я провожу время. Думаю, в первые десять или двенадцать посещений я не произнесла вслух ни слова. Может, я про себя ничего не говорила. Мысли просто не шли в голову, и хотя потом это кажется странным, на самом деле нет ничего странного в том, что ты впадаешь в ступор при виде не живого и не мертвого человека, который месяцами просто неподвижно лежит в постели. В действительности необходимо довольно долгое время, дабы приучить себя (я не говорю о визитерах, которые только на часы поглядывают) к мысли, что в этом пространстве, рядом с этим телом есть место чему-то еще, помимо вымученной тишины.

Невзирая на мое присутствие, в палате Алексиса царило безмолвие до тех самых пор, пока мне в голову не пришло, что, может, не лишним было бы поговорить с телом. Обычно в кино, когда герой впадает в кому, его родственники так и делают. Кажется, разговаривать с распростертым на кровати существом, не способным на человеческие реакции, — полезно. В кино компетентные врачи всегда объясняют, что, несмотря на отсутствие реакции, пациент иногда может слышать. Доктора, исполненные сочувствия и понимания, активно побуждают людей говорить с бездвижными телами, уверяя, что словами не навредишь, даже наоборот. В комедиях бывают жуткие сцены, когда родственники ругаются прямо в палате у несчастного больного, не подающего признаков жизни, обсуждают наследство, обещают свернуть друг другу шеи и так далее. Но и в этих случаях пациент не приходит в себя. Кстати, именно благодаря таким сценам из кино публика стала понимать, что такое кома и почему невозможно гарантировать выздоровление. Тем не менее фильмы не отражают реальности. В кино редко показывают беспомощных врачей, которые лишь имитируют деятельность, открывают рот только для того, чтобы их не сочли немыми. Кино не передает атмосферу безнадежной пустоты, пустоты палаты, куда не заглядывают больничные гуру, воспевающие радость завтрашнего дня. Пустыми воспринимаются палаты всех умирающих от долгой болезни. Этих людей в конце концов оставляют в покое. Рынок, где продают надежду, сворачивает палатки, так ледник, бывает, достигает своего предела, хотя мог бы простираться еще на километры вперед. Так вот именно из-за кинематографа люди, которые навещают родственников в коме, начинают воображать, будто благодаря голосу, каким-то приятным ободряющим словам пациент придет в себя, соберет волю в кулак и вернется к реальной жизни, хотя нет для того никаких причин — разве что за квартиру пора платить или еще какие-нибудь дела улаживать, за время комы дела имеют свойство накапливаться. Персонажи в кино обычно приходят в себя якобы благодаря голосу, который постоянно звучал у них в ушах. В кино мы, конечно, слышим голос всего несколько секунд, но за счет разных планов, монтажа и прочей операторской игры с подсознанием нам кажется, что голос звучал на протяжении многих часов, ведь кинематограф не живая жизнь, режиссеры знают это, а потому с удовольствием заставляют зрителя верить в несбыточное и выдуманное. Жаль, что прекрасный мир кино не имеет отношения к реальности. Можно подумать, режиссеры никогда не советуются со специалистами, чтобы довести до ума свои сцены с коматозными больными! Или, может, режиссеры считают, что реалистичные сцены не такие захватывающие, не такие интересные и не так понравятся публике, на которую рассчитывает продюсер, попивая водку и принимая решение о финансировании проекта. Еще режиссеры обычно подсаживают в палату к умирающему хорошенькую молоденькую блондинку или брюнетку. Девушка разрывает зрителю сердце страстными любовными монологами, иногда умеренным стриптизом — пуговички расстегнет и давай ласкать безжизненное тело, ложится рядом с ним — тут уж у зрителя не возникает ни малейших сомнений: да-да, персонаж придет в себя, откроет глаза, и ведь он действительно их открывает, и не только глаза — он и рот открывает, а там — сияющие невероятной белизной зубы. А что? Он их отбеливал, пока в коме валялся. Итак, дело сделано, режиссер может заняться следующей сценой.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация