— Кстати, насчет газет надо бы решить вопрос, пришли квитанции для оплаты годового абонемента, — напомнила Эрмина.
Жюст кивнул.
— Одному богу известно, отстанут ли от нас, если мы не заплатим за абонемент, — продолжала Эрмина, — знаете, конторы теперь совсем с ума посходили, сотрудники бегают за клиентами, как бешеные псы, даже если люди говорят, что не заинтересованы в услугах.
Ни с того ни с сего господин Рива заявил, что перечитывает Руссо. Не про воспитание и не сентиментальные романы, они немного чересчур, а вот «Исповедь» — самое то для долгих зимних вечеров. Столько страниц, что можно вполне обойтись без газет и телевизора. Кажется, будто он никогда не читал эту книгу, хотя на самом деле, конечно, читал. Только все перезабыл, одно запомнил: текст поразительный.
— А вы, мадемуазель, любите Жана-Жака Руссо?
Я склонила голову, не успев ответить.
Жюст признался нам с Эрминой, что его порой смущает чрезмерная откровенность этого Руссо, все-таки он мужчина, а не женщина. Некоторые фразы годятся для романсов, ну в какие это ворота? А с другой стороны, иные абзацы берут за душу, может, из-за того, что там описываются природа, растения и деревья, — трогают до слез. Жюст Рива вдруг опустил глаза, словно неосторожно ступил на хрупкую ледяную поверхность и рискует провалиться под воду.
Вновь воцарилось молчание, и мне в голову пришла мысль. Я спросила у господина Рива, захотелось ли бы ему послушать «Прогулки одинокого мечтателя», если бы он лежал в больнице без сознания.
Жюст глубоко задумался, затем уточнил у меня, испытывал ли бы он сильные боли.
— Мадемуазель ведь сказала тебе, что ты был бы без сознания! — возбужденно воскликнула Эрмина.
— Я понял, но и без сознания можно мучиться.
Я с ужасом подумала, что ведь господин Рива прав. Почему-то я решила, что Алексис спит сладким сном и единственная проблема — услышит он меня или нет.
Необъяснимый рефлекс заставил меня протянуть тарелку за второй порцией пирога.
— Жюст! — вскричала Эрмина, кладя на мою тарелку кусок пирога. — Ты своими рассуждениями пугаешь девушку, а ведь она думает о молодом человеке, который попал в больницу!
— Так вы хотите почитать Руссо этому парню? — ласково спросил у меня Жюст.
Я кивнула.
— Тогда честно вам признаюсь: когда у меня что-то болит, я предпочитаю тишину. Даже музыка, знаете, когда болеешь… Может, пара нот, но не симфонический оркестр. Может, скрипка или виолончель.
Я опять кивнула.
Тут в разговор поспешно вмешалась мадам Рива. Она хотела знать, каковы прогнозы докторов относительно комы, купила ли я елку и стоит ли украшенное дерево посреди моей квартиры, радуя глаз.
Я ответила, что врачи не то чтобы суетились вокруг коматозных больных и спешили с прогнозами, а атмосфера в том крыле больницы примерно такая, какая царила в замке Спящей красавицы спустя много лет после того, как та отравилась яблоком.
— Бедный мальчик! — вздохнула Эрмина и с сожалением добавила, что только в сказках от долгого сна спасают принцы.
Я сказала, что еще меня страшно бесит больничное кафе, куда люди заглядывают, чтобы хоть немного прийти в себя.
Супруги слушали меня с любопытством.
Я стала рассказывать о кафе, подробно описывая пустые прилавки, жирные подносы, дешевые столовые приборы, сэндвичи на мякишевом хлебе, бледные маленькие кусочки невнятного пирога, допотопные кофейные машины, я упомянула искусственный сахар, синтетическое молоко, печальные столики, гремящие неудобные стулья и сделала вывод, что такой ужас — это слишком даже для особо опасных заключенных.
Старики смотрели на меня круглыми глазами, они были под впечатлением.
Я признала, что моя наивность, конечно, не знает границ, но там, где человеческая жизнь в опасности или висит на волоске, хочется хотя бы видеть приличный чайный салон — не побоюсь этого слова.
Эрмина и Жюст смотрели на меня с сомнением.
Я объяснила, что считаю: именно в больницах должны ставить самые удобные на свете бархатные кресла; круглые столы со скатертями чуть ли не до полу на таком расстоянии друг от друга, чтобы и не в тесноте, и поговорить можно было; торшеры с абажурами, рассеивающими мягкий свет; именно в больницах должны подвешивать к потолку гигантские стеклянные люстры, расстилать ковры ручной работы, а приятный обслуживающий персонал в белых перчатках и с идеальными прическами волосок к волоску пускай бы возил тележки из белой латуни, нагруженные всякими деликатесами, даже если пациентам не хочется ни есть, ни пить, или здоровье не позволяет, или принципы какие-нибудь, — по крайней мере, больные и навещающие, к которым я теперь тоже отношусь, верили бы в существование Рая, ведь здесь, на нашей бренной Земле, что-то напоминало бы о нем.
Супруги Рива молчали.
— Ну так вы поставили елку? — вымолвила наконец Эрмина, слегка коснувшись пальцами моего рукава.
Я лишь вздохнула, чтобы не утяжелять атмосферу ненужными словами.
— Бедное дитя! — воскликнула мадам Рива и обратила взгляд на мужа.
Снова воцарилась тишина, позволившая каждому подвести черту под собственными мыслями и сделать несколько глотков чая.
Жюст встал из-за стола, чтобы подкинуть в дровяную печь полено. Затем он направился к кухонному ящику, выдвинул его и вернулся с листком бумаги. Он протянул его мне и попросил прочесть ответ румынского корреспондента, с которым господину Рива удалось связаться благодаря одному другу, занимавшему раньше пост главного лесничего коммуны. Я сразу поняла, что румын этот человек еще молодой, поскольку он явно прибегнул к помощи интернет-переводчика — изобретения, конечно, интересного, но имеющего лишь отдаленную связь с настоящим переводом.
Господин Рива подождал, пока я подниму глаза, и спросил, что я вычитала.
— Мне кажется, — осторожно ответила я, — что господин Имре Кэсэру Касуеску-Хейер — владелец яблоневой рощи на юге Карпат и что он готов уступить вам ее по выгодной цене.
— Так я и подумал, — усталым голосом ответил господин Рива.
— Сколько яблонь? — спросила Эрмина.
Я снова погрузилась в письмо, состоявшее из причудливого сплава букв и цифр, словно переводческая программа дала сбой или сообщение было зашифровано с помощью специального алгоритма.
— Несколько десятков или сотен тысяч яблонь, не очень понятно, — сказала я.
— Нас с тобой могут здорово надуть, Жюст! — воскликнула Эрмина.
— Единственное, что яснее ясного, так это то, что, если вы купите яблоневую рощу, ваш корреспондент сможет уехать в Бразилию и начать там свой грандиозный бизнес.
— Вообще-то я написал ему короткое письмо, задал конкретные вопросы и не говорил, что собираюсь покупать рощу, — проворчал Жюст Рива.
