— Жонас предупреждал нас, чтобы мы не связывались с румынами, — напомнила Эрмина мужу.
Она повернулась ко мне и уточнила, что Жонас, их сын, адвокат, занимается очень серьезными делами и предупредил их с Жюстом по поводу Румынии.
Я шепнула госпоже Рива, что уже имела удовольствие пообщаться с ее недоделанным сынком. Разумеется, я выразилась иначе.
— Жонаса послушать, так вообще не стоит выезжать из деревни, всюду одни бездельники да мошенники — и в Германии, и у нас! — громыхнул господин Рива.
Эрмина посмотрела на мужа довольно холодно.
Я воздержалась от лишних слов, догадавшись, что Жонас у четы Рива играет роль мячика для пинг-понга, и матчи выдаются довольно сильные.
— Я напишу этому румыну, чтобы расставить все точки над «и», — невозмутимо произнес Жюст Рива. — Мы с Эрминой летом отправимся в Трансильванию, ни с кем заранее ни о чем не договариваясь, и на месте всё решим.
— Господин Рива, если позволите, небольшое замечание… не стоит ничего писать этому человеку, вы даром потратите время.
— Малышка права, — сказала Эрмина. — Может, этого человека вовсе не существует или у него столько яблонь, что нам в жизни не заплатить.
Я молча кивнула.
Жюст вернул бумагу в ящик стола и вернулся к нам — чуть сильнее сгорбленный, чем до того, как мне показалось.
Затем мадам Рива поднялась и включила духовку. Она вынула из холодильника большущее блюдо с гратеном и поставила передо мной. Спросила, что я об этом думаю — тут только молодой картофель, брокколи, лук, никакого мяса на ночь, лишь немного бекона, много грюйера, сметаны — не хочу ли я перекусить перед выходом, чтобы не вести машину по серпантину на голодный желудок, а то уже скоро совсем стемнеет?
— Здесь еды человек на десять! — воскликнула я, хотя полагалось произнести совсем другое.
Эрмина загадочно улыбнулась.
Затем они с Жюстом перемигнулись.
Мадам Рива поставила гратен в духовку и сказала, что сейчас все мне объяснит.
4
Ревность в человеческих отношениях многое объясняет
Эрмина снова села рядом со мной, налила всем чаю и начала свой рассказ, предупредив меня о том, что история, которую она хочет поведать, проста и в то же время сложна, история — доказательство того, до какой степени наш мир сошел с ума. Вы не представляете себе, насколько он обезумел!
Она подула на чай и сделала несколько глотков.
В общем, началось все просто. Понимаете, каждый в деревне знает, что Эрмина Рива — отличная повариха. Такие слухи быстро разносятся, в этом нет ничего особенного. В деревнях много чего происходит: у одних беды, болезни, у других радостные события, люди стареют, сил у них все меньше и меньше, и вот многие стали приходить — просить, чтобы Эрмина приготовила еду для такого-то или такой-то, пока человек на ноги не встанет, иногда это длилось днями, а иногда месяцами. Эрмина согласилась, решила: для пятерых или для десятерых приготовить еду — какая разница? Она стала готовить, учитывая вкусы и привычки разных людей, — сначала никто ей особо ничего не говорил, но мало-помалу сведения дошли, — так вот Эрмина стряпала, стряпала, потом раскладывала порции для каждого больного и уходила в деревню со специальной сумкой на колесиках, сохраняющей теплую еду теплой, а холодную — холодной. Все были довольны, но кое-кто заревновал, один или двое, но и двоих достаточно, чтобы распустить отвратительные сплетни. Стали рассказывать, будто Эрмина готовит для больных ради денег, мол, деньги так и текут рекой, зарабатывает старуха на бедах других людей, хотя Эрмина в жизни не скупилась ни на масло, ни на мясо, клала во все блюда только хорошие продукты — но что поделать с дураками! Пускай купаются в своей злобе в одиночестве — их стоит только послушать, руки опускаются, правда?
Я сказала, что полностью согласна.
— А потом однажды…
— И вот однажды…
Мадам Рива всплеснула руками, а месье Рива осторожно погладил жену по плечу.
Однажды вмешалась коммуна. Социальные службы. Эти, которые занимаются помощью на дому и прочим. Однажды Эрмине позвонила какая-то дама из главного города коммуны. Дама из службы. Она сказала, что ее коллеги хотят навестить Эрмину и задать вопросы по поводу еды, которую она готовит для соседей. Эрмина, конечно, спросила, что такого важного хотят узнать коллеги, но дама отказалась отвечать по телефону. Однажды в понедельник около десяти утра к господам Рива явились люди. Их было трое. Две женщины и мужчина. Они занимали какие-то важные должности.
Эрмина повернулась к мужу и спросила, не помнит ли тот, какие должности занимали те люди, но Жюст не помнил.
— Неважно, — продолжала Эрмина. — Они устроились на нашей кухне, как мы сейчас, я предложила кофе. Они отказались. Сказали, что пришли с проверкой — все выяснить по поводу моей кулинарной деятельности, — а не ради пустой болтовни. Вы представляете? И тогда…
Эрмина вздрогнула. Полено в печи еще потрескивало.
Незваные гости стали задавать вопросы. Они хотели, чтобы Эрмина показала свой кулинарный диплом. Какой еще диплом? Эрмина посмотрела на них круглыми глазами. «Неужели у вас нет диплома профессиональной поварихи, мадам Рива?» — заговорила пожилая женщина с шелковым платком на шее; платок был очень красивым, наверное, из редкого шелка с розовыми и красными маками, какие распускаются в мае — чудо! Эрмина ответила, что у нее, конечно, нет диплома, откуда такие странные вопросы? В свое время она, как все девочки, ходила в школу ведения хозяйства, потом работала то здесь, то там — в отелях, в ресторанах — до тех пор пока не родила. Жонас родился, когда ей исполнился двадцать один год, мальчик был здоровым, только вот спать не давал ни днем ни ночью, Эрмина никогда этого не забудет. Потом последовали два выкидыша, почти один за другим, и состояние стало… как сказать… тяжелым, большое горе. Наконец родилась Леонора, и Эрмина с Жюстом совсем сошли с ума от счастья, не будем преуменьшать. Так что нет, мадам Эрмина объяснила людям из социальных служб, что диплома повара у нее нет, но это не помешало ей готовить еду изо дня в день на протяжении почти шестидесяти лет семейной жизни — иногда по нескольку раз в день, и никто, кстати, никогда не жаловался, а если месье и дамы не верят, то могут спросить у жителей деревни, у соседей, у всех.
— Я им сказала, как сейчас вам говорю, — объяснила мне мадам Рива, и взгляд ее слегка затуманился — так на глади воды появляется рябь, когда стая диких уток взмывает в небо.
— Вы все сделали правильно, — кивнула я.
— Если вы думаете, что они на этом успокоились, то ошибаетесь, — продолжала Эрмина.
Мужчина из социальной службы вдруг выскочил из-за стола — как дикарь — и потребовал, чтобы Эрмина показала кухню. Мадам Рива чуть в обморок не упала, ей до сих пор дурно от одних только воспоминаний. «Но вот же моя кухня, у вас перед глазами! — ответила она. — Какую еще кухню вы хотите увидеть?» Мужчина и бровью не повел. Он лишь взглянул на Эрмину, которая в этот момент тоже встала из-за стола, сверху вниз, будто он возвышается над ней на метр, хотя на самом деле Эрмина была почти такого же роста, и сказал, что имеет в виду не личную кухню, а ту лабораторию, «где вы, госпожа Рива, готовите еду для наших клиентов». Эрмина и вправду чуть сознание не потеряла. Она схватилась за спинку стула месье Рива. «Какие еще клиенты? Какая лаборатория? Вы в своем уме?» Мадам Рива хотелось прокричать эти слова прямо в лицо бесноватому типу, который стоял прямо перед ее собственной раковиной, заметила она, у нее на кухне, но она не осмелилась, потому что «знаете, иногда с властями лучше не связываться». Одно неоспоримо: старый кусок сала мягче, чем этот тип, которому хватило наглости явиться в ее дом и свысока на нее смотреть. Эрмине пришлось вытерпеть еще две или три фразы, которые, вне всяких сомнений, навсегда останутся самыми глупыми из всех, какие она слышала и еще услышит. В частности, сотрудники социальных служб заявили, что она, Эрмина Рива, почти преступница, безответственная женщина, подвергавшая риску здоровье клиентов, занимавшаяся предосудительной деятельностью, не имевшая представления о гигиене, за огромные деньги продававшая еду, не соответствующую нормам сбалансированного питания. К счастью, государство вовремя вмешалось. И пришло время положить конец незаконному бизнесу, который организовала эгоистичная жадная женщина, не подумав о том, что кулинарная деятельность строго контролируется и подчинена конвенциям, соглашениям, меморандумам, жесткой оценочной системе: всё ради психического и физического здоровья граждан.
