Книга Месье и мадам Рива, страница 24. Автор книги Катрин Лове

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Месье и мадам Рива»

Cтраница 24

Я не хочу брать Алексиса за руку, потому что знаю: рука холодная. Я привыкла к его бесчувственной, но теплой руке. Мне незачем прикасаться к его неподвижным пальцам, я знаю эти ощущения. Уже знаю. Я не хочу гладить его по лбу, ведь это уже не его лоб. Я не плачу. Даже если бы здесь, в этой подвальной отдаленной серой комнатке, отданной под погребальные дела, десять или двенадцать человек принялись бы хором реветь, Алексис бы их не услышал. Так что не вижу смысла поднимать шум, говорить о душе, обсуждать цвет рубашки, выбранной для Алексиса кем-то из ответственных за погребальные дела, удивляться тому, как по-прежнему хороши его губы, смотрите-ка, можно подумать, он улыбается, я не стану всего этого делать, убеждая покойника в том, что попрощаться с ним пришла толпа людей. Ведь я одна.

7
О необходимости превращать погребение в искусство

Моя подруга Летиция Ланг очень любит горы и прогулки в горах. По крайней мере, так она мне сказала. Но сейчас, когда мы с лыжными палками пробираемся через снега, я начинаю сомневаться. Во-первых, у Летиции уже совершенно мокрые ноги, хоть она хвасталась горными ботинками со специальной защитой от снега. А во-вторых, я чувствую, что с каждым шагом Летиция все больше от меня отстает, впрочем, не так сильно, чтобы я не слышала, как она пыхтит и жалуется: мол, склон слишком крутой, пейзаж никакой, на небе тучи, снег тяжелый, ветер дует прямо в лицо, мороз колючий, давление низкое, снаряжение плохое, ноги замерзли, во рту пересохло и есть хочется. Я стараюсь не отвлекаться на мысли о возможных препятствиях, двигаться вперед, чего бы это ни стоило, в надежде, что произойдет чудо, которое химики объясняют исключительно химическими процессами, а я предпочитаю не объяснять вовсе, а просто проживать, да-да, проживать моменты, когда душа воспаряет и тело становится таким легким, что можно почувствовать себя вне этого мира и не тревожиться о том, куда все катится.

Через два часа прогулки в гору, запомнившейся мне во всех деталях, включая монотонное ворчание у меня за спиной, я ощутила такую усталость, опустошенность, словно ко мне прицепили огромный камень в десять раз тяжелее меня самой. У меня в голове вот-вот произойдет короткое замыкание. Никогда раньше я не испытывала ничего подобного. Провод воспламенится — и привет. Честно говоря, я, конечно, приблизительно представляла себе, что такое всем известное выгорание, о котором постоянно пишут в журналах, но я не думала, что сама окажусь жертвой — да еще прямо здесь и сейчас, стоя в горах под облаками и тучами и созерцая невозмутимый пейзаж.

Расчистив палками клочок земли, я бросила на него клеенчатую подстилку с двойной защитой от влаги и бухнулась сверху, не удосужившись снять рюкзак. Я сделала глубокий вдох, закрыла глаза и уши, словно собиралась на неопределенное время погрузиться под воду. Я пришла в себя, когда раскрасневшаяся задыхающаяся Летиция наконец поравнялась со мной. Прежде чем она успела что-либо сказать, я сообщила, что у меня сейчас взорвется голова. Подруга поняла меня с полуслова. Она не предложила мне аспирин. Она знала, о чем я говорю, и просто плюхнулась в снег рядом со мной, не подложив под попу даже клеенку. Летиция протянула мне термос с горячим чаем. Я, прикрыв глаза, стала пить маленькими глотками. Обыкновенный сладкий чай в горах показался мне совершенством.

Сказать, что в горах было тихо, — ничего не сказать. Тишина воспринималась как что-то необычное, тревожное. Робея, мы с Летицией не решались ее нарушить. В понедельник мы присутствовали на церемонии в честь Алексиса Берга. Как иначе сказать? Слово «честь» кажется неуместным, учитывая обстоятельства, но другого слова нет. Два дня назад мы с Летицией принимали участие в церемонии прощания с Алексисом. Процедура была короткой, простой, формальной. Так всегда происходит, когда у покойного нет семьи или друга, который взял бы на себя организацию похорон. Осуществляется стандартная процедура. Мужчина, должно быть сотрудник больницы, с бейджем, на котором значилось «М. Мартен», заговорил и сообщил нам, что мы собрались попрощаться с господином Бергом, Алексисом, скончавшимся в ночь с 26-го на 27 января в возрасте тридцати семи лет. Сотрудник не осмелился сказать «мы все собрались почтить память господина Берга запятая Алексиса». Видимо, М. Мартен умел считать и, досчитав до трех, усомнился в том, что троих присутствующих, включая его самого, можно назвать «всеми». Что касается формулировки «некоторые из нас собрались почтить память Берга запятая Алексиса запятая скончавшегося в возрасте тридцати семи лет», то она была бы чрезмерной, хотя и грамматически правильной. Затем М. Мартен сделал пять шагов по направлению к черному аппарату и, прежде чем нажать на кнопку, объявил, что под музыку, когда он приведет в действие машину, мы можем помедитировать или вспомнить время, приятно проведенное с Алексисом, или все вместе — медитация плюс воспоминания. Сотрудник больницы отлично справлялся со своей ролью, он не улыбался, не выглядел ни грустным, ни бодрым, ни подавленным, не произносил лишних слов, не делал лишних движений, у него даже глаз не дергался. Он был словно компьютер, он выполнял то, на что его запрограммировали, компьютеры очень удобны, только иногда ломаются. Затем М. Мартен сел на маленький незаметный стульчик в углу комнаты приблизительно в семи метрах от гроба. Я вдруг задумалась, начинается ли имя Мартена с буквы «м» или «М.» на бейдже означает «месье»? В любом случае буква удобная, я тут же мысленно стала называть сотрудника месье Мартеном. Думаю, Летиция тоже. Если бы мы в ту минуту отвлеклись, мы могли бы шутки ради придумать Мартену имя на «м», например, Матьяс Мартен, или Матис, или просто Мэт, или вообще Мартен — может, его родители очень спешили и были великими шутниками. На двери кабинета у сотрудника висела бы табличка «М. М. Мартен» или «М. Мартен Мартен». Машина, которую месье Мартен привел в движение, стала издавать булькающие звуки с интервалом в десять секунд между вибрациями. Если бы раздался звук накатывающей морской волны, мне, возможно, удалось бы вспомнить время, проведенное с Алексисом на корабле. Но машина только булькала. И напрасно я мысленно билась головой о плексиглас, пытаясь сосредоточиться на воспоминаниях. Вины месье Мартена, конечно, в этом нет. Что он мог поделать? Так уж вышло, что больница, в которой умер Алексис, занималась похоронными делами. В отличие от большинства других больниц, давно отказавшихся от этой радости. Таким образом, благодаря застарелому консерватизму больницы, еще теплое тело Алексиса перенесли из палаты второго этажа в подвал. Там в маленькой лаборатории ответственные за подготовку тела занялись туалетом Алексиса: его помыли, одели, напомадили, причесали, напудрили и положили в гроб. Затем гроб вкатили в комнатку с занавешенными окнами — что толку раздвигать шторы, пускай все вокруг будет серым. Больница заботилась о том, чтобы тело выглядело достойно и чтобы с покойным могли проститься все желающие. Тот факт, что я оказалась единственной, кто пожелал увидеть Алексиса прежде, чем гроб закроют, говорит о том, как плохо продумана экономическая составляющая похоронного дела больницы: ради меня одной не стоило тратиться. Хотя нельзя сказать, что похоронный отдел бездействовал: тело Алексиса уже подготовили к процедуре прощания, а больница с помощью полиции все продолжала искать члена семьи или близкого друга, который компенсировал бы затраты. Потому что все имеет свою цену, особенно в больницах, которые много на себя берут. Ведь не моют же тело покойника бесплатно. Этим занимается санитарка или стажер, который едва сводит концы с концами и потому соглашается на сверхурочные. Те, кто думает, что М. Мартен занимается благотворительностью, тоже ошибаются. Этот сотрудник бог знает какого административного отдела выключил свой компьютер в понедельник примерно в девять пятьдесят утра и оставил недоработанную базу данных, чтобы спуститься в подвал и провести церемонию прощания далеко не бесплатно. Все знают, что публичные выступления оплачиваются лучше, чем перекладывание бумажек. Не забудем и о том, что бюджет, выделяемый больницей на процедуру прощания и выступление месье Мартена, не меняется в зависимости от числа присутствующих. Бросается в глаза бесперспективность подобного подхода. Стоит кому-то умереть, как начинаются разнообразные траты. Однако учреждение могло бы выбрать совсем иную стратегию заботы о людях, и странно, что этого еще не случилось. Если бы совет сосредоточился на результате, а не на услугах, выбор стал бы очевидным. Ведь с одной стороны, есть покойники, которых все хотят лицезреть и которые, следовательно, не нуждаются в бесплатных услугах больницы, а с другой стороны, есть те, с кем почти никто не приходит проститься. Так не выгоднее ли было бы сосредоточиться на первой категории и плюнуть на вторую? Иными словами, почему бы не бросить все силы на инновации, на развитие новых подходов, результаты каковых можно было бы оценить по достоинству, например, почему не подумать об организации благотворительного фонда и благотворительных гала-вечеров, которые вечно привлекают тьму щедрых знаменитостей и прессы? Никто не упрекнул бы больницу в том, что она делает ставку на результат, то есть на цифры, на имидж, ведь нет смысла вкладывать деньги, если этого никто не видит и если вложения не окупаются, по крайней мере, пятикратно. Пятикратно — это еще мало, учитывая нынешние представления финансовых рынков о прибыли. Окупится ли пятикратно вложение в прощальную церемонию Алексиса Берга? Конечно, нет! Логично предположить, что больница, в которой умер Алексис, обречена. На первый взгляд, подобные рассуждения могут шокировать, но попробуем разобрать ситуацию более подробно, дабы факты представились со всей четкостью и неоспоримостью. Вообразим, что мы, вы и я, живем в обществе, где смерть уже не фатальность, где умирают год от года все меньше и меньше, и в основном малоимущие, измученные тяжким трудом, а остальные пользуются благами жизни, которая удлинилась так, что ее можно назвать почти вечной. В таком мире, где все нацелено на результат и развитие, крематории, похоронные бюро, фабрики по производству гробов и урн из биоматериала, клиники психологической помощи людям, потерявшим близких, факультеты тантрической парапсихологии, специализированные цветочные магазины, газеты, публикующие некрологи, — все это закроют. Экскаваторы выроют огромные общие могилы для малоимущих, которые продолжат умирать в большом количестве, но никому не будет до них дела. Кстати, экскаваторы со временем тоже упразднят, а тому, кто в них нуждается, предложат мотыгу и лопату — как в старые добрые времена. Так чего ради в подобном обществе сохранять больничную похоронную службу, которая, вдобавок ко всему, дорого обходится? Господину Мартену — он, очевидно, не хватает звезд с неба, но достаточно умен, чтобы понять: его заработкам вот-вот придет конец — остается лишь надеяться на то, что Алексис Берг умер не без гроша в кармане, и черные цифры помогут решить финансовый вопрос, компенсировать часть расходов или лучше — расходы целиком. Матис или Мэт Мартен уже давно пополняет свой счет благодаря похоронному делу, у него грандиозный опыт, и он с высоты этого опыта с радостью сообщил бы нам, что внешность обманчива. Сколько раз скромные, если не сказать бедные, люди оставляли после себя солидный куш, тогда как с вполне благополучными — по крайней мере, с виду — можно всего ожидать.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация