— Нет.
— Продолжайте читать — и посмотрим.
— Отлично! Я рада, что смогла с вами поговорить! Действительно рада, спасибо!
— За что?
— Спасибо!
— Я не понимаю, почему вы меня благодарите.
— Все ведь ясно! Я рассказала вам о том, что читаю Алексису не слишком оптимистичную книгу, а вы как профессионал, знающий толк в вегетативных состояниях, подбодрили меня, велели продолжать чтение. Я и сама хотела продолжать!
— Что вы такое говорите?
— Я говорю, что если человек серьезно болен, не стоит приукрашивать ситуацию, полагая, что надежда помогает жить.
— Простите?
— Вы каждый день общаетесь с больными. Разве они начинают чувствовать себя лучше, если вы уверяете их в том, что есть прогресс, когда его нет? Конечно, нет!
— Что?
— Да ладно, мадам, вы меня прекрасно поняли! Я хочу сказать, что родственники, друзья, врачи, все те, то находится у постели больных, должны выкладывать пациентам всю правду, а не играть в исцеление надеждой. Мы должны иметь смелость, чтобы говорить о реальности, о настоящей жизни, не подслащивая пилюлю. И вы увидите…
— Разве…
— Вы увидите реакцию! А фальшивый оптимизм никогда еще ни у кого не вызывал отклика!
— Вы слышите, какой вздор несете?
— Это не вздор.
— Нет? Вы сказали, что подбадривать людей бессмысленно. Разве это не абсурд?
— Я такого не говорила!
— Нет?
— Нет! Я всего лишь прошу вас, если у вас хватит духу, сказать Алексису, что чем больше времени проходит, тем меньше у него шансов прийти в себя.
— Я приказываю вам покинуть мой кабинет! — Старшая медсестра вскочила, побежала к двери и распахнула ее настежь.
Я не шелохнулась.
Минута растянулась между нами, повисла в воздухе и лопнула.
Я снова заговорила, с трудом сдерживая дрожащие губы.
— Даже не представляю себе, сколько стоит провести в вашей больнице день, — произнесла я. — И я не понимаю, зачем тратить такие деньги, если вы не используете все средства, все технологии, чтобы помочь Алексису выйти из его состояния. И с психологической точки зрения, вы тоже частично лишаете его помощи. Оптимизм — это хорошо, но человеку надо предъявлять реальность, а не надежду.
— Вы говорите чудовищные вещи.
— А разве не чудовищно не делать того, что можно было бы сделать?
— Достаточно!
Старшая медсестра изо всех сил хлопнула дверью, закрыв ее.
Я сидела, сложив руки и чувствуя себя на высоте — бог с ним, с результатом, главное — я отработала свой долг на полную катушку.
— Видите ли, мадам Шпитцельройссер, я думаю, нам следовало бы поговорить спокойно и…
— Спокойно? Вы даже фамилию мою запомнить не можете!
— Мне очень жаль.
— Вдобавок ко всему вы решили учить меня уходу за больными, в котором ничего не смыслите.
— Я не собиралась вас учить!
— Я должна вам сказать: родственники больных, как правило, очень довольны нашими услугами.
— Я понимаю, мадам, я понимаю. Но я не очень довольна. Вернее, я считаю вашу помощь недостаточной.
— Это нормально.
— Вот видите!
— Когда с родственником беда, нормально желать для него невозможного.
Снисходительная улыбка, которой меня удостоила моя собеседница, заставила мой желудок произвести заброс желудочного сока в пищевод, и я ощутила привкус кислоты и неприятное жжение по всей длине последнего.
— Я вовсе не прошу о невозможном, мадам Шпи…
— Шпильцейхгаузер.
— Я не прошу о невозможном, только о возможном! Слышите? Я не просила приводить в палату ведьмака и колдовать. Я всего лишь молю о компьютерах и современных технологиях, вот и все!
— А я вам говорю, что если какие-то технологии и не были задействованы — хотя многие были, — то лишь потому, что специалисты, разбирающиеся в своей области, сочли, что в случае месье Берга нет необходимости в дополнительных мерах. Надо доверять специалистам, потому что ни у вас, ни у меня нет достаточных знаний, понимаете вы или нет?
— Я понимаю. Но еще я понимаю, что система здравоохранения работает таким образом, что больницы предоставляют разную помощь и с разной скоростью в зависимости от того, богат ты или беден, молод и красив или стар и плешив, знаменит или безвестен, и даже, дорогая мадам, в зависимости от патологии…
— Вовсе нет!
— Нет?
— Вы опять говорите невесть что.
— Вы осмеливаетесь заявлять, что всех лечат одинаково?
— Конечно.
Тон, которым медсестра попыталась пресечь мою наглость, чуть было не разъярил меня до предела, но я сдержалась. По крайней мере, так я запомнила тот момент.
— Наша больница одна из лучших в стране, если вы не знали.
— Значит, есть худшие.
— Я говорю вам, что наша одна из лучших.
— А я вам говорю, что это означает: есть худшие больницы, где лечат хуже, но все относительно, включая статистику, по которой вы среди лучших.
— Вы все усложняете.
— Нет, жизнь изначально сложна, я просто об этом не забываю.
— Мы куда более… И профессор Майерстр…
— Кто он?
— Профессор Майерстроффер, глава отделения, один из лучших в своей области.
— Отчего же ему в голову не пришло для начала перекрасить стены?
— Простите?
— Не хочу вас задеть, мадам Штольцхойссер, но когда пересекаешь порог этой больницы, хочется застрелиться. А если и возникают сомнения, то они рассеиваются, стоит лишь попасть в ваше отделение. Здесь определенно хочется пустить себе пулю в лоб.
— Дело в том, что бюджет не был…
— Ну конечно! Бюджет…
Воцарилась тишина, позволившая нам со старшей медсестрой мысленно подвести итог и решить, о чем еще имеет смысл поспорить, а что — оставить в стороне. В нашем положении мы со старшей медсестрой не всякую тему могли должным образом раскрыть.
Я снова заговорила — спокойно и даже в какой-то степени непринужденно — и призналась в том, что мне сложно доверять кому бы то ни было и особенно сотрудникам медицинских учреждений, потому что интересы сторон кажутся мне противоположными, если не сказать — противоречащими друг другу. Я развернула свою мысль, уточнив, что не стоит вешать мне лапшу на уши. Очевиден и не вызывает никаких сомнений тот факт, что врачи и медперсонал всегда предпочтут старые методы новым революционным технологиям, требующим усилий, способности видеть дальше своего носа, необходимости приобретать новые навыки. И вот вам, пожалуйста! А теперь поговорим о стажерах! Они обходятся дешевле, это точно. И манипулировать ими легче, чем готовыми профессионалами. Не потому ли я видела целые толпы стажеров в отделении Алексиса, а? А как насчет темного фармацевтического бизнеса? Того, что связывает больницы с поставщиками препаратов, оборудования, разных компьютеров. Готова побиться об заклад, никто не знает, что творится в этом бизнесе. Поэтому, мадам Шпитальхойзер, позвольте мне усомниться в том, что ваших пациентов лечат именно так, как подобает. Спасибо. И кстати, что касается иерархии и бесконечного перекладывания работы с одного врача на другого: разве это не способ убежать от ответственности? Разве это не способ сделать так, чтобы никто не увидел картину в целом, не разобрал медицинский случай по косточкам, как следует, в полноте? Пускай один занимается кишками, а другой мозгами, а третий еще чем-нибудь! Почему бы и нет! Все это очень способствует снятию напряжения, уходу от ответственности, удлинению счетов и отсрочиванию важных решений. «И пускай потом кто-нибудь попробует пожаловаться, если ему только удастся выбраться живым из живота кита», — выкрикнула я в лицо старшей медсестре, которая покраснела и сидела напротив меня тихо, как мышка.
