Проблема в том, что в Калифорнию мне не хочется, но там моя лучшая подруга. Мне ее не хватает. Что делать, если друзья далеко, но это прекрасное далеко нас не привлекает, а даже отталкивает? Правильно ли пренебрегать географией в пользу дружбы и необходимости ее поддерживать? Недавно по скайпу Летиция заявила мне: если я не прилечу, она со мной больше общаться не будет. Она тут же взяла себя в руки, сказала, что пошутила, и тем не менее сказанного не воротишь. Я в свою очередь предложила ей навестить меня и обещала, что во время ее приезда глаз с нее не спущу и постоянно буду заниматься только ею. Не сработало. География брала верх. Летиция отказалась возвращаться. Слишком много дурных воспоминаний. Ощущение, что полжизни потратила даром. «Ты преувеличиваешь», — сказала я. «Вовсе нет», — ответила она. «Да ладно, ты здесь пережила массу приятных моментов, не говоря уж о том, что у тебя тут сын», — возразила я. Летиция быстренько пресекла мои рассуждения и повернула разговор так, чтобы мне пришлось оправдываться. Ведь я никогда не была на ее новой родине, верно? «И я никогда до этого не ездила в Калифорнию, — продолжала она, — а значит, у меня здесь нет никаких воспоминаний, ни плохих, ни хороших, так?» Именно так, и нет ни малейшей причины упрямиться, Силиконовая долина — одно из самых потрясающих мест на планете, Летиция хотела знать, в курсе ли я, что в мире нет более авангардистского, футуристичного, просвещенного пространства, все революционные высокие технологии родом отсюда (Летиция захлебывалась от восторга), здешние изобретения радикальным образом изменили нашу жизнь, и это лишь начало невероятных грандиозных перемен, со временем здесь научатся побеждать смерть, страдания, нищету, да-да, это только начало, но процесс, который нам едва заметен, уже запущен. «Перед нами зародыш, но на его голове уже растут волосы, и когда он появится на свет из материнского влагалища, волос будет много!» — произнесла Летиция, часто использовавшая странные и даже извращенные образы, чтобы заострить на чем-то внимание. «Ладно», — выговорила я скорее от смущения, нежели в знак согласия. «Что с тобой такое?» — спросила Летиция с искренней тревогой, глубоким голосом, тоном, который всегда выдает крайнее беспокойство за близкого человека. И тогда я принялась громоздить глупые перифразы, говорить, что все в порядке, мол, ничего страшного, взлеты и падения, прыжки в длину и полеты с парашютом, такие дела. «Хватит ерунду нести, — прервала меня подруга, — ты просто не хочешь сюда ехать, я тебя знаю, тебе не по душе это место, готова поспорить, ты бы с удовольствием здесь все раскритиковала, а мое поведение назвала бы инфантильным!» — «Нет, — перебила я Летицию, — не инфантильным, а подростковым!» — «Что значит подростковым?» — «У тебя переходный период, если так понятнее, гормоны скачут, ты играешь с огнем, развлекаешься на полную катушку, забываешь, что человек рождается, кричит, жаждет любви, воспоминаний, человек уходит и приходит, испытывает страх, танцует, страдает и умирает!» — «Ах вот оно что! Я же говорю: ты критикуешь, потому что ничего не понимаешь, это классическая самозащита, и ты отказываешься приехать и увидеть все собственными глазами, потому что тебя это якобы не интересует, а на самом деле ты просто растеряна, бедняжечка моя, прости, что я это говорю, но ты должна это услышать, потому что ты совершаешь ошибку». И я выслушала Летицию с облегчением и радостью и подумала о том, как здорово иметь друга, который по-настоящему тебя знает и, однако, продолжает желать тебе добра и нежно тебя любить.
В конце концов мы с Летицией договорились: у людей, дорожащих друг другом, такое случается. Я не собиралась в Калифорнию, а Летиция — на родину, по крайней мере, до конца десятилетия. Дружба состоит из симпатии и разногласий, это создает определенную динамику и особое пространство для компромиссов, которое обычно ограничивается первым попавшимся диваном, куда можно плюхнуться и болтать часами. Нам с Летицией предстояло выбрать нейтральную территорию, может быть, остров, куда не очень дорого лететь. Цены могут подскочить в любой момент — тут мы с Летицией были солидарны. Авиакомпании в итоге обанкротятся одна за другой, это неизбежно, некоторые из них за секунду до гибели выкупят за бесценок две или три небольшие компании, которые смогут выжить за счет очень жесткой рыночной политики. «Ведь если что-то происходит с людьми и демократическими странами, — предположила Летиция, — это же происходит и с авиакомпаниями».
А пока мы как люди доброй воли можем проклинать пальмовое масло, овощи и фрукты с пестицидами, мясокостную муку и прочие возмутительные вещи, не так ли? И мы правильно делаем, что при любом удобном случае возмещаем в организме СО2, мы платим немного больше, чтобы наша совесть была чиста, и мы летаем в Лондон по работе или ради шопинга, и мы сортируем стекло и алюминий, пытаемся дольше сохранять планшеты, телефоны и прочие устройства — иногда на пару недель дольше, чем рекомендуется, мы имеем право противостоять — «No pasaran!»
[18] Мы имеем право протестовать, зажигать свечи на подоконниках: нет войне, нет уничтожению и бесчисленным несправедливостям, произнесем это еще раз: несправедливости бесчисленны и возмутительны, и, кстати, свечной воск производят крайне неэкологичным способом, ведь свечами невозможно пользоваться в течение длительного времени, увы, даже они оказываются под ударом, и если бы мы прекратили зажигать их по каждому поводу, если бы мы, например, стали зажигать по одной свече в год на Рождество, выражая свое неприятие бесчестных войн и преступлений, планета была бы нам благодарна, планета склонилась бы над каждым из нас и с улыбкой сказала бы: «Thank you»
[19].
12
Землетрясение — это когда земля делает незримым то, что лежало на поверхности
Во вторник вечером в половине одиннадцатого у месье и мадам Рива не горел свет, и это казалось странным. Жан-Батист Симон, сосед, немного удивился. Как всегда, он вышел из дома довольно поздно, прогулялся по саду, добрел до небольшого сарайчика, который лет двадцать назад обустроил для хранения сыра. Коротенькая прогулка до сарая и обратно была делом, которое завершало день Жан-Батиста. Вернувшись в дом, он ложился спать. Как правило, свой ритуал он совершал поздно, чтобы день казался более длинным и размеренным. Кроме того, Жан-Батист изо всех сил отсрочивал сон. Если он засыпал слишком рано, то потом просыпался среди ночи и уже не мог уснуть. Тяжелые, лишенные смысла минуты и часы сменяли друг друга, не давали ни на чем сосредоточиться, превращали старика в пленника собственного тела — неуклюжего, усталого, одинокого в пустой постели. С тех пор как жену поместили в специальное учреждение, дни и ночи Жан-Батиста растекались словно чернила на промокашке, хаотичные и бестолковые в своей анархии. Господин Симон переворачивал сыры, перекладывал их с полки на полку, увлажнял, подолгу проверял, как проходит створаживание разных смесей, из которых вскоре получатся новые сыры, аккуратно заворачивал куски для продажи, хотя чаще — для подарков, и вся процедура занимала у Жан-Батиста час или час десять. Если ему удавалось не улечься в кровать до полуночи, он спал четыре-пять часов.
