Пятница выдалась почти обыкновенной. Вся деревня знала о необъяснимом исчезновении супругов Рива, о том, что они не гостят у детей в городе, о том, что они до сих пор не уехали в Румынию. Или на Корсику? Куда они там собирались? Люди также знали, что, пока они задавались вопросами, супруги не вернулись домой. Оставалось только ждать. И пятница протекала как обычно, потому что всеобщая неуверенность и тревога не переросли в полномасштабную драму. Каждый занимался своим делом. Редкие крестьяне, которые не опустили руки из-за растущих долгов и сокращения субсидий, начали косить траву на лугах. Приближалась середина июня, а весь май шли дожди, и трава вымахала высоченная. Утром детишки на почтовом грузовике добрались кто до школы, кто до коллежа, кто до образовательного центра, до которого после грузовика еще надо было ехать на электричке. Когда-то детей развозил специальный автобус, предоставленный управлением общественного транспорта. Но вот уже пятнадцать лет, как детишек развозил грузовичок. Тем утром отцы семейств, как всегда, рано отправились на работу, не дождавшись, пока проснутся домочадцы. Кормильцы скрещивали пальцы, молясь на работодателей, которые обеспечивали не бог весть какую зарплату, но по крайней мере доход, позволяющий платить по счетам. Пальцы скрещивались почти до боли: только бы предприятие не закрылось, только бы работодатель не сменил место пребывания, как сделали многие за последние годы. А уж что там производят на этих предприятиях — вещи или вещества — кому какое дело? Никому и в голову не приходило критиковать производство, беспокоиться о безопасности. Люди были заняты главным — своим доходом. Женщинам и старикам никто не указывал, что они должны делать. В основном женщины ухаживали за стариками, за детьми, за внуками, занимались хозяйством, подрабатывали, если удавалось найти способ и не тратить время на дорогу в офис. Единственный вопрос, которым задавались эти женщины, когда никто за ними не наблюдал и не просил о какой-нибудь услуге: наступит ли день, когда можно будет наконец передохнуть?
Только Жан-Батист Симон, сосед супругов Рива, в тот день не занимался своими привычными делами. Накануне, смертельно устав от бессмысленного разговора с Жонасом Рива, страшась визита в полицию, ожидая бессонной ночи и стремясь немного себя успокоить, Жан-Батист выпил довольно много мирабелевой настойки. Увы, заснуть настойка не помогла. Хуже того — у старика так разболелась голова, что пришлось подняться с постели и полночи бродить взад-вперед: только в вертикальном положении голове было легче. Садясь в машину, чтобы ехать в полицию, Жан-Батист пообещал себе больше никогда не брать в рот спиртного и вылить оставшуюся настойку в унитаз.
В участке господин Симон попытался как можно спокойнее и убедительнее объяснить причину своего волнения, которое к тому моменту переросло в грандиозную панику. Полицейский, принявший Жан-Батиста, выслушал его, ничего не записав и с таким видом, будто подобные истории ему рассказывают с утра до вечера. А потом господину Симону вдруг стало плохо. Он вспотел, побледнел, грудью лег на стойку в приемной и медленно сполз на кафельный пол, словно его тело состояло из одних лишь мягких тканей. Очнулся Жан-Батист на кушетке. Улыбающаяся женщина уверенным голосом говорила ему, что все будет хорошо и беспокоиться не стоит. Мало-помалу господин Симон восстановил в голове ход событий и понял, что до сих пор находится в участке. Улыбающуюся женщину вызвал тот самый полицейский, который слушал Жан-Батиста, ничего не записывая. Докторша сказала, что господин Симон должен отдохнуть, а еще надо следить за питанием, чтобы приемы пищи были регулярными, иначе приступы слабости станут серьезной проблемой — организм истощен и подает тревожный сигнал. Господин Симон схватил милую докторшу, которой явно было не наплевать на происходящее, за руку и все ей рассказал. Сначала рассказал о жене Матильде, о том, что после сорока восьми лет совместной жизни она больше его не узнавала, не смотрела на него, не видела его, будто он превратился в тень, хуже, чем в тень. Господин Симон плакал, рассказывая свою историю незнакомке, на несколько минут он даже прервался, чтобы вволю порыдать. Постепенно он взял себя в руки и поведал-таки об исчезновении супругов Рива. Он был убедителен. Докторша могла ограничиться выполнением своих прямых обязанностей, но в ту пятницу господину Симону повезло. После обморока и долгого разговора с врачом Жан-Батиста выслушал не один, а целых трое полицейских. Они открыли в компьютере досье, сделали записи, задали вопросы, заверили старика, который выглядел изможденным и взволнованным, в том, что со всем разберутся в самое ближайшее время.
В субботу утром два инспектора в сопровождении сына и дочери Рива пришли в дом к супругам Рива. Спустя примерно сорок пять минут прибыл грузовичок и встал неподалеку от орехового дерева. Жан-Батист видел, как из грузовика вышли трое и направились к дому.
Ожидание становилось пугающим. У господина Симона даже слезы подступили к глазам. Он садился на стул, поднимался со стула, смотрел в окно, снова опускался на стул, выходил на террасу. Вглядывался в дом Рива снова и снова. Возвращался к себе. Наливал в стакан воды, но не пил. Собирался включить радио, но не включал. Признал, что день выдался прекрасный и самый теплый за последние недели. Подумал о том, что грузовик приехал больше часа назад и до сих пор не уехал. Господин Симон не помнил, сколько лет Жонасу и Леоноре, но помнил, что Матильда научила Леонору шить. Девочка часто навещала соседей, когда ей было — сколько? — лет двенадцать-тринадцать, и Матильда научила ее кроить, подбирать ткани и создавать красивые вещи. Господин Симон все еще как будто слышал швейную машинку, работающую то быстрее, то медленнее, и голос Матильды, которая говорила, что у Леоноры золотые ручки. Матильда часто говорила, что золотые ручки прилагаются к зоркому зрению девочки, что малышка умеет смотреть и что это умение самое важное. Грузовик до сих пор стоял на месте. Жан-Батисту очень хотелось пойти постучаться к Рива. Он вскакивал со стула. Он должен был что-то сделать. Он хотел сказать: я тот самый сосед, явившийся в полицию вчера, в пятницу. С утра пятницы минула вечность. Господин Симон вышел из дома и зашагал по саду. Ему не терпелось узнать новости. Он с радостью объяснил бы полицейским, что ожидание невыносимо, мучительно. Нельзя вот так оставлять человека в неведении. Ведь Жюст и Эрмина Рива его соседи. Они всю жизнь провели бок о бок, потому что дома рядом, а теперь, когда годы взяли свое, они друг другу помогают еще больше, чем раньше. Но посреди сада Жан-Батист вдруг почувствовал, что дальше малинника продвинуться не в состоянии. Он вернулся домой. Закрыл за собой дверь. И все-таки ему хотелось узнать, что происходит. Ему было необходимо убедиться в том, что Жюст и Эрмина не заболели, не упали с лестницы, что их не ударило током, когда они вставляли штепсель в старую розетку. Жан-Батист просто-напросто чувствовал потребность знать наверняка. Столько всего могло случиться. Столько всего, о чем лучше и не помышлять. Поэтому господин Симон снова оставил свое жилище. На сей раз он принял твердое решение — узнать, в чем дело. Может, он услышит голоса незнакомцев, вошедших в дом Рива, может, они наконец выйдут и встретят Жан-Батиста, который представится, скажет, мол, он сосед и ни в коем случае не хочет показаться навязчивым, но он был в полиции вчера, в пятницу, поскольку Жюста и Эрмины Рива с вечера вторника нет дома, и он беспокоится. Мы всегда отлично ладили, понимаете? Мы всю жизнь добрые соседи, поэтому если бы вы могли…
