Собак прислали в воскресенье. Две собаки, и каждая под присмотром полицейского. Бладхаунды с высунутыми языками протрусили в дом Рива и довольно быстро выбежали оттуда. Непонятно, почему собак не привели раньше. Может, они были задействованы в других делах. А может, они нуждались в отдыхе между двумя расследованиями. Когда о собаках узнали в деревне, жители растревожились. Они испытали страх, потому что собак ради шутки не приводили. Все предчувствовали катастрофу, но никто не знал, чего именно ожидать. Те, кто знал супругов Рива, постарались сосредоточиться на повседневных заботах и выбросить из головы дурные мысли. Вместе с тем, многие сгорали от любопытства и даже ощущали некую гордость, ведь к ним в деревню привели настоящих собак-ищеек, способных найти людей, пропавших несколько дней назад, а иногда даже пару недель назад, — по крайней мере так говорили.
Жан-Батист задумался о том, не смылись ли следы Эрмины и Жюста проливными дождями, прибившими пыль на дорогах и тропах в среду и в четверг. Бладхаундов господин Симон видел впервые в жизни, хоть и стоял примерно в двадцати пяти метрах от собак. Господин Симон не считал себя слишком осведомленным, но точно знал, что, выбежав из дома, собаки сразу должны пойти по следу. Бладхаунды лаяли, но не так, как лают обычные собаки, и двигались они как-то по-особенному. Вскоре они исчезли из поля зрения. Тогда господин Симон пересек сад, миновал малинник, оказался на уровне дома Рива и прошел несколько сотен метров по асфальтовой дорожке за соседским домом. Он увидел, что собаки вместе с полицейскими отправились в сторону ущелья О-дю-Ван. Сосед супругов Рива отлично знал это место, хотя давно уже там не был, доходил лишь до моста де Мелез и возвращался назад. Расстояние до ущелья километров пять, не меньше. От моста туда ведут две-три прекрасные тропы, устланные еловыми иголками и спрятанные в чудесной тени деревьев, сквозь ветви которых льется мягкий свет. Встречаются, однако, на пути и крутые подъемы, и маленькие овраги — иногда сразу их не преодолеть. Жан-Батист Симон не помнил, чтобы Рива предупреждали его о своем походе к озеру Шармонтёй, например. В молодости они вместе с детьми часто туда наведывались в хорошую погоду. Жан-Батист помнил, что такой поход занимал целый день, и приходилось тащить тяжелые рюкзаки. Зато на берегу озера соседи устраивали пикник, а детишки играли на мелководье, но никогда не купались. Поговаривали, что озеро к людям не благоволит, и многих ныряльщиков так и не удалось из него выловить.
Тела месье и мадам Рива нашли в воскресенье незадолго до того, как стало смеркаться. В понедельник и во вторник многие жители деревни — особенно мужчины, хорошо знавшие лес, — ходили к тому месту, где, по словам полиции, Жюст и Эрмина упали. На вопросы потрясенных соседей люди отвечали, что в это поверить трудно. Каждый, кто побывал на месте падения, хотел оставить свое мнение при себе, но народ недоумевал, так что люди, наведавшиеся в лес по одиночке и в разное время, объяснили, что, конечно, в горах всегда можно упасть, по дороге к озеру есть несколько очень опасных участков, которые Рива благополучно преодолели, а вот упали они в неожиданном месте. Вот и все, что, качая головой, могли сказать некоторые деревенские жители.
Многие, в том числе Жан-Батист Симон, решили, что усталость сыграла непоследнюю роль. Иногда посреди самой легкой дороги наваливается такая усталость, что люди ломают плечо, ногу или еще что похуже. Помимо усталости, обсуждался и возраст. На самом деле возраст был, скорее всего, первопричиной, ведь именно старости приписывают неловкость и слабость. Пальцы вдруг перестают сгибаться, колени не слушаются. И невозможно предугадать, какая часть тела когда подведет. Просто однажды организм выходит из строя, и понимаешь, что молодость не вернуть. Супруги Рива давно пережили молодость. Все это знали. Эрмина и Жюст родились в один год, и даже если Жюст до последнего дня давал молодым парням фору в горах, он не становился моложе. Может, Эрмина поскользнулась, а Жюст попытался ее удержать и не смог? Как знать? Может, они подошли слишком близком к краю скалы, чтобы полюбоваться рододендроном или горечавкой, дотронуться до цветка? Старики ведь обожали растения. Несмотря на камеры и беспилотные летательные аппараты, несмотря на тысячи любопытных глаз на улицах и в небе, обстоятельства гибели супругов Рива остаются загадкой. Иногда уход любимых людей окружен тайной.
Жан-Батист плохо помнит, что было после того, как тела обнаружили, как дальше развивались события. Он видел два простых сосновых гроба без всяких украшений. Он обратил внимание на цветы, которые поставили между Жюстом и Эрминой — пылающие пионы, казалось, они вот-вот взмоют ввысь, пробьют потолок зала, где проходила церемония прощания, и вознесутся к небу. Господин Симон порадовался, что Жюста Рива избавили от церковных стен, а Эрмине спели очень красивый гимн и прочли несколько молитв.
Жан-Батист сказал мне, что в день похорон и в последующие дни он не узнавал самого себя. Он плакал — вот и все. Он плакал, как только его охватывала печаль, не сдерживался, не заботился о том, подходящий ли момент, день ли, ночь ли. Он чувствовал, как страдает каждая клеточка его тела, бесчисленные крупицы организма, связанные друг с дружкой человеческой глиной. Именно эти крупицы самого себя помогали господину Симону держаться, а вовсе не разум, на который он всегда рассчитывал. Отныне Жан-Батист прекрасно представлял, что происходит с листочком, который ветром срывает с дерева и уносит в неизвестность.
Позже случилось кое-что еще. Господин Симон долго откладывал поездку в больницу к жене, но в конце концов отправился. Когда он вошел в комнату, Матильда сидела на краю кровати и, казалось, не замечала ничего и никого вокруг, в том числе мужа. Жан-Батист взял стул, поставил его рядом с кроватью, сел и заговорил. Он говорил долго, и Матильда слушала его, опустив голову. Сначала господин Симон рассказал о своей грусти, о грусти, которая теперь была беспредельной. Господин Симон говорил легко, без натуги. Слова будто бы давно притаились в горле у Жан-Батиста и ждали нужного момента, чтобы предъявить себя миру. Господин Симон поведал супруге не только о сиюминутных переживаниях, но и о чувствах, которые никогда не выражал, даже когда они жили мирной семейной жизнью. Удивительным образом фразы составляли повествование о жизни, в которой сложные вещи казались понятными, и логика нигде не нарушалась. Речь Жана-Батиста завершилась новостью о смерти Жюста и Эрмины Рива. Какими словами господин Симон сообщил об этом, он не помнил. Но это случилось. Он рассказал жене обо всем, будто она в здравом уме, будто продолжается счастливая эпоха, и Матильда, как раньше, просит: поговори со мной, поговори со мной еще. Когда Жан-Батист замолчал, Матильда вдруг подняла голову и внимательно посмотрела на мужа. Она смотрела долго, не моргая, сложив руки на коленях. У нее не дрогнули губы, но ее поза и взгляд говорили о том, что она осознает происходящее и благодарна за разговор.
«Ну вот, теперь вы все знаете, через несколько минут мы будем у моста де Мелез. Вы увидите, как начнет меняться растительность. Это потрясающе. Вы взяли с собой карту?»
Жан-Батист смотрит на меня из-под козырька своей клетчатой сине-коричневой кепки. Уже дольше двух часов мы шагаем под палящим солнцем. Как только попадаются деревья, мы прячемся в тени. Пока господин Симон рассказывал о случившемся, мы шли довольно медленно и часто ненадолго останавливались. Иногда у нас перехватывало дыхание, иногда надо было смахнуть слезу. Вокруг простирался величественный и словно новорожденный горный пейзаж, который шептал, что все в этом мире просто, до всего рукой подать и ничего плохого никогда не произойдет. Но мы с Жаном-Батистом не столь наивны. Мы брели по лесу не ради походных радостей. Переживший катастрофу старик предложил горожанке, которую едва знал, проводить ее до моста. Дальше она пойдет одна.
