— Смотрите, Баради, — сказал Аллейн. — Смотрите в зеркало. Угол падения всегда равен углу отражения, не так ли? Мы видим их отражение, они видят наше. Они видят вас в белой рясе, видят ваши наручники. Смотрите, Баради!
Аллейн взял со стола нож для разрезания бумаги. Он поднял его левой рукой, словно собираясь ударить Баради.
Мужчины в поезде разволновались. Их отражения в зеркале возбужденно переговаривались и жестикулировали. Затем они внезапно исчезли, и в зеркале осталось лишь отражение стены, разбитого окна и ночного неба.
— Вчера утром, в пять часов тридцать восемь минут, я был там, в поезде, — продолжал Аллейн. — Я видел Гризел Локк, упавшую на занавеску, и, когда штора взметнулась вверх, я разглядел смуглого мужчину с ножом в правой руке. За его плечом виднелось молитвенное колесо, но теперь я знаю, что видел не самого мужчину, но его отражение в зеркале, и знаю, что он стоял там, где вы сейчас стоите, и что этот мужчина левша. Значит, это были вы, Баради.
— Право, мой дорогой Дюпон, — сказал Аллейн немного позже, когда полицейские увели четверых мужчин, а две дамы отправились переодеться, — больше об этом деле сказать нечего. Когда я побывал в этой комнате вчера утром, я понял, что произошло. К полу привинчено огромное зеркало под углом сорок пять градусов к окну. Всякому, кто заглядывает снаружи, оно полностью загораживает правую часть комнаты. Однако я видел человека, без сомнения находившегося в правой части комнаты. Следовательно, я видел отражение в зеркале человека, стоявшего в левой части помещения. Мало того, я видел молитвенное колесо за правым плечом этого человека. Если вы сядете в вагон поезда и посмотрите на это окно, вы увидите молитвенное колесо или скорее, поскольку я выкинул колесо в окно, его след на выцветших обоях как раз слева от зеркала. Значит, убийца должен был быть левшой, а другого левши, кроме Баради, здесь нет. Меня озадачило то обстоятельство, что лицо мужчины было очень плохо освещено, хотя направление света, казалось бы, позволяло разглядеть его получше. Это, разумеется, потому, что у Баради смуглая кожа.
— Все предельно ясно, — отозвался Дюпон, — хотя не будем выносить преждевременный вердикт. Мотивом преступления был, разумеется, страх.
— Страх разоблачения. Мисс Гарбель полагает, что Гризел Локк пришла в ужас, когда в замке появилась ее племянница. Совершенно очевидно, что Джинни Тейлор была уготована главная роль в отвратительном обряде, придуманном Обероном. Позавчера было объявлено, что через два дня Джинни наденет черную рясу. По-видимому, Гризел Локк, будучи наркоманкой и склонная к крайностям, узнав о замыслах Оберона, пришла в бешенство. Какие чувства двигали ею? Раскаяние? Тревога? Стыд?
— Или ревность? — добавил Дюпон. — В конце концов, она лишалась сана хозяйки дома, разве не так?
— Возможно, ею двигали все перечисленные чувства разом. После бессонной ночи или — кто знает? — долгих часов бесплодных увещеваний она пригрозила разоблачить преступный бизнес Оберона, если тот не откажется от Джинни Тейлор. Оберон, не сумев ее разубедить, вызвал Баради. Она стала угрожать им обоим. Ситуация накалилась. Возможно, — или это уж чересчур смелое предположение? — она услышала шум поезда и собиралась крикнуть в окно о безобразиях, творимых нашей парочкой. В Баради вскипела южная кровь, и он схватился за нож, возможно, за один из тех обрядовых ножей, которыми пугают участников церемоний. Гризел Локк упала на занавеску, та резко взлетела вверх. А там, снаружи, стоял поезд, одно из купе в котором было освещено, и на фоне окна стояла фигура человека. Моя фигура.
Дюпон всплеснул руками.
— Веселенькая ситуация, в самом деле!
— Но он осознал опасность лишь после того, как дело было сделано. Поезд вошел в туннель, а Баради с Обероном остались с телом Гризел Локк на руках. А через час позвонил я по поводу мисс Трубоди… Кстати, предлагаю навестить нашу больную. Вот идет мисс Гарбель, думаю, она проводит нас к ней.
Совершенно неузнаваемая в скромном жакете и юбке, без следа косметики, появилась мисс Пенелопа Гарбель. Трудно было поверить, что та же самая женщина час назад простиралась на полу у ног Оберона, а вчерашним утром щеголяла в облегающем трико и шарфе в саду на крыше. Дюпон с изумлением взирал на нее. Ее трясло, и она была явно расстроена. Однако она по-прежнему высказывалась с той обескураживающей прямотой, к которой Аллейн уже начал привыкать.
— Вот вы и пришли в себя, — сказал он.
— Увы, да! Или увы, нет, все равно. Хорошо, что больше не надо притворяться бедной Гризел, но, как вы могли заметить, в некоторые моменты игра в распущенность давалась мне чересчур легко. Иногда я думаю, что у марихуаны есть одно особое свойство — приводить свои жертвы к общему знаменателю. Когда мы «торчим», как говаривала бедная Гризел, мы все становимся похожи на нее. После всего этого переполоха мне страшно хочется затянуться, потому меня и трясет.
— Если хотите, мы отвезем вас домой, на улицу Фиалок.
— Я бы с удовольствием, но, видимо, мне нужно приглядеть за больной. Мы с Магометом и одной из горничных ухаживали за ней по очереди. Следуя указаниям врача, разумеется. Не хотите ли взглянуть на нее?
— Очень хотим. Боюсь, что будет нелегко объяснить все это мисс Трубоди. Конечно, сиделку они так и не пригласили?
— Нет, нет! Это слишком опасно. Но уверяю вас, за бедняжкой ухаживали надлежащим образом.
— Еще бы. Они не желали иметь на руках два трупа. Господин комиссар вызвал врача и сиделку. Они прибудут ночным поездом из Сен-Кристофа. Так мы идем к ней?
Мисс Гарбель повела их вверх по лестнице.
— Мы нашли ключ, мой дорогой Аллейн, — весело сказал Дюпон, указывая через окно на кованую дверь. — Отличный ход!
Они миновали сад на крыше, а потом через лабиринт комнат вышли на мостообразный выступ, нависавший над главным проходом. Когда они оказались на середине моста, их внимание привлекли голоса внизу и топот сапог по брусчатке.
Они заглянули вниз: их глазам предстала сцена, будто срежиссированная для кинофильма. Очертания стен замка были едва различимы в сиянии луны. На дорожке лежало пятно света, отбрасываемого лампой, висевшей над открытой дверью. Освещаемая тусклым светом, из двери выдвигалась странная процессия. Сверху фигуры казались приземистыми: слуга-египтянин, Баради и Оберон в белых рясах, Карбэри Гленд с непокрытой головой и в шортах и шесть жандармов в униформе. Их головы и плечи то попадали в пятно света, то пропадали во тьме, образуя забавное мельтешение.
— Скатертью дорожка! — крикнул Дюпон, глядя вниз.
Его голос эхом пронесся по каменному проходу. Голова в белом капюшоне откинулась назад. Лицо, оказавшееся в луче света, было таким темным, что нельзя было различить черт. Аллейн и Баради посмотрели друг на друга. Мотнув головой, Баради плюнул во тьму.
— Прекратить! — прокричал один из жандармов и развернул Баради, и только теперь стало заметно, что доктора и полицейского связывает цепь.
— Мистер Оберон будет в восторге от такой картинности. Он любит подобные зрелища, — произнес Аллейн.
