Потом всё постепенно забылось, и народ перестал захаживать, чтобы послушать повествование повторно. Мистер Чандлер вернулся на свой надел и с помощью соседей принялся отстраиваться, а начал с того, что установил новый сортир и раздобыл новый каталог «Сирса и Робака». Завершились же труды постройкой утлой хижины из сырого дерева — на том же самом месте, откуда унесло старый дом. Мистер Чандлер заключил, что раз уж этому месту однажды досталось, то в другой раз уже вряд ли достанется. Засим он решил, что исполнил свой долг.
Собачка так при нём и осталась и со временем отрастила новую шерсть — согласно местной легенде, белую как снег, равно как и волосы мистера Чандлера. За это я уже не поручусь. Не припомню, что видел когда-нибудь ту собачку.
Вскоре после того как мистер Чандлер покинул парикмахерскую и отправился отстраивать жилище и отращивать волосы, нашлась и мёртвая негритянка. Отыскалась она в кроне дерева гикори возле одной фермы. Какой-то мальчик услышал вороний грай, посмотрел вверх — а там стая чёрных птиц собралась вокруг чёрного тела.
Было установлено, что тело провисело там уже несколько дней, и в какой-то степени забавно, что жители фермы всё это время ходили под деревом и не удосужились поднять голову, — верно, так и не подняли бы, кабы вороны не каркали.
Кабы не вороны, указывал Сесиль, так бы они и не поняли, что на дереве что-то есть, пока труп не разложился бы настолько, что стал бы капать на двор дождиком из гнилого мяса. Образ мясного дождика, похоже, пришёлся Сесилю по нраву, и он несколько раз поминал его в разговоре.
Как выяснилось, женщину на дереве — ноги ей, к слову, завели за спину и связали, руки скрестили на груди, а ладони забросили за плечи и привязали запястья к лодыжкам — так вот, звали её Дженис-Джейн Уилман.
Приземлилась она на участок под ведомством папы. Тогда я ещё не знал, но потом обнаружилось, что в ухо ей затолкали свёрнутый в трубочку клочок бумаги.
Часть вторая
9
Погода становилась всё прохладнее, с деревьев начинала опадать желтеющая листва. Помню, как по осени мы с Том, бывало, бегали на берег Сабина, искали большие листья, похожие на лодки, пускали по воде и смотрели, как река уносит их вдаль.
И вот лежу я теперь у себя на койке в доме престарелых, представляю себе, как эти лодочки красиво и плавно скользят по водной глади, а реку обступают и погружают в тень величественные развесистые деревья, и так меня тянет снова оказаться там или уменьшиться до таких размеров, чтобы можно было лечь в такую вот лиственную лодочку и уплыть далеко-далеко.
Но все прекрасные леса теперь свели, вырубили да залили цементом под парковки, заправки и дома со спутниковыми тарелками.
Река никуда не делась, но болота по её берегам осушили. Аллигаторов перебили, а какие уцелели — расползлись кто куда. Птиц теперь гораздо меньше, и как-то тоскливо становится на душе, когда видишь, как они пролетают над голым бетоном, отбрасывая крохотные тени на его гладкую серую поверхность.
Вся живая природа, какая ни на есть, пребывает в отчаянии. Опоссумы и еноты роются в мусорных баках. Белки питаются с кормушек. Олени озадаченно топчутся по обочинам шоссе или подъедают кукурузу, оставленную охотниками.
Там, где когда-то шелестели лесные дебри, теперь только цемент, нагретый солнцем, и никакой тайны. Уже не так явно сменяют друг друга времена года. Один месяц, если не принимать во внимание погоду и температуру, не больно-то отличается от другого.
А тогда было всё по-другому. И это время года, осень, я любил больше всего. Тёплые деньки, прохладные ночи. Тёмный лес и бурлящая река. Многоцветье листьев. Золотистое сияние луны…
* * *
Каждый год на Хеллоуин для детей и вообще всех, кто желал прийти, устраивалось в городке небольшое празднество. Организовывала и оплачивала его та самая миссис Канертон, вдова, которая держала неофициальную библиотеку. Празднество проходило прямо у неё дома.
Женщины приносили из дома различные угощения. Жареную курицу, фасоль и колбасу. Кукурузный хлеб и домашние булочки. Бельчатину и клёцки. Подливку и толчёный картофель. Тыкву, фарш и пироги с бататом.
Мужчины проносили с собой немного самогона и тайком подливали себе в напитки. Дети временами мастерили себе костюмы привидений из простыней и наволочек. Кое-кто из ребят постарше по-тихому линял с застолья, шёл вдоль Западной улицы и отмечал окна мылом.
Папа посадил нас в машину и привёз на праздник. Когда мы приехали и вошли в гостиную, где в это время накрывали на столы, миссис Канертон в окружении мужчин — как холостых, так и женатых — сразу же направилась ко мне; я никогда ещё не видел у неё такой странной вихляющей походки.
Волосы она собрала на затылке в узел, но они не желали держаться вместе. Одна каштановая прядь выбилась и легла вдоль щеки, другая — вдоль длинной шеи. Белое платье с узором из кроваво-красных розанчиков вокруг горловины было ей очень к лицу и везде, где надо, выгодно подчёркивало фигуру. Нынче-то, наверно, это платье посчитали бы скромным. Открывало оно очень мало, но вот намекало на многое.
— Как поживает мой самый любимый читатель?
— Всё хорошо, — ответил я.
В какой-то мере осознал я в тот вечер, что миссис Канертон — не просто вдовая женщина, она, так же как и мама, красива. А когда она плыла через комнату в этом своём белом платье с алыми розанчиками, то выглядела прямо-таки неотразимо.
От того, что она оторвалась от мужской компании — а был там и Сесиль — и немедленно подошла ко мне, я почувствовал себя в каком-то роде особенным. Было видно: из-за того, что она решила уделить время мне, мужчины ощутили укол ревности.
Миссис Канертон отвела меня в сторону и усадила в уголке на обитый красным бархатом стул. Сама села напротив на деревянный табурет и потянулась к книжной полке. Спросила:
— Ты уже читал Вашингтона Ирвинга?
Я сказал, что ещё не читал. А между тем взгляда не мог оторвать от её голубых глаз, от фарфорово-белой кожи, от полных губ.
Объяснил миссис Канертон, что не только не читал Вашингтона Ирвинга, но даже имя такое впервые слышу, а она сказала:
— Что ж, пора бы тебе с ним познакомиться. Вот и познакомишься. Есть тут один рассказ, который тебе особенно придётся по вкусу. Про всадника без головы. Образования вы с Том почти никакого не получаете, так надо бы наверстать. Для начала — хотя бы читать хорошие книжки. Вот я зайду к вам через несколько дней, так чтоб эту ты уже прочитал. А я новых вам занесу.
— Спасибо, мэм.
Хоть я и рад был книге, но все мои приятели играли на улице, и меня тоже тянуло наружу. Не только чтобы поиграть, но и чтобы избавиться от миссис Канертон. Она вызывала во мне чувство неловкости и какого-то непривычного возбуждения — очень близко ко мне наклонилась и дышала прямо в лицо, а дыхание было сладким, словно персиковый пирог. Мне стало жарко, к тому же дико захотелось чесаться.
