Мы ещё порядком проехали вниз, остановились, вылезли из машины и пошли с Моузом вдоль Сабина до его развалюхи. С побуревшей и вспененной реки веял прохладный ветерок, и это было приятно, но вместе с ним от воды доносился тошнотворный аромат какой-то гнилятины.
— Надо бы вам как-нибудь прийти порыбачить, миштер Джейкоб, — сказал Моуз.
— Да, давненько я уже не рыбачил.
— Што верно, то верно. Помните, как братья Дэвисы ниже по реке отравили воду недожрелыми орехами и ижничтожили вшех окуней? И даже пару ждоровенных штарых шомов?
— Помню.
— Как же вы тогда ражожлилишь! Шкажали: «Нет, добрые люди так не рыбачат», — и поколотили одного иж братьев. Помните?
— Конечно.
— Мы-то ш вами — мы никогда не опушкалишь до того, штоб травить орехами или глушить динамитом, верно ведь?
— Да, Моуз, не опускались. Мы рыбачили как полагается. Удочка, леска, крючок и терпение.
— Да, шэр, ешшо бы, шэр. А Дэвисы эти — у них, жнаете, однажды перевернулашь лодка, и один иж них утонул, а другого жмея укушила.
— Слышал.
— Вот это да, не так ли, миштер Джейкоб?
— Ага.
— Вот и нету теперь братьев Дэвисов.
Мы проводили его до самой лачуги. Старик прихрамывал при ходьбе. Подошли к дому, и Моуз толкнул незапертую дверь. Изнутри лачуга выглядела немногим лучше сарая мистера Смута, разве что в ней не воняло и мух было поменьше. В доме имелась всего одна комната с окном у двери и ещё одним — в противоположной стене. В одно окно было вставлено стекло, а другое закрывала только тонкая жёлтая клеёнка.
Моуз вошёл в дом, а мы остановились в дверях.
— Будешь в порядке, Моуз? — спросил папа.
— Да, миштер Джейкоб.
— Найдёшь хоть чем подкрепиться?
— Да уж нашкребётша пара банок-то. Ешшо чего-нибудь в речке наловлю.
Моуз снял с полки небольшую консервную банку и отвинтил крышку. Зачерпнул пальцами чёрную массу, нагнулся и растёр ею место, в котором цепь натёрла ему лодыжку. В банке была колёсная смазка. Много кто по тем временам применял её для смазывания болячек и остановки кровотечения из неглубоких ран.
Покончив с этой процедурой, Моуз проковылял к одному из стульев, которых у него в доме было всего-то два, и сел у небольшого деревянного столика. Теперь он казался ещё меньше, чем в сарае у мистера Смута.
— Ну всё, порядок, — сказал папа. — Береги себя, Моуз.
— Да, шэр. А вы уж как шоберётешь порыбачить, так приводите ш шобой шынишку!
— Хорошо.
Когда мы забирались в машину, папа сказал:
— Вот уж точно, этот час был не из самых приятных.
12
Мы тряслись вверх по тропинке к Пасторской дороге, и я спросил папу:
— А что это за услугу ты оказал мистеру Смуту? Не похоже, будто он в самом деле тебе благодарен.
— Он об этом, сынок, вспоминать не любит. Одна из его дочек, которая старшая… Ей сейчас где-то девятнадцать… Мы её сегодня не видели.
— Мэри-Джейн?
— Она самая. Как-то раз застукал я её с чернокожим парнем, сынок. Если понимаешь, о чём это я.
Я залился краской. Папа до сих пор никогда не заговаривал со мной о подобных вещах.
— Я об этом ещё ни разу никому не рассказывал, только вот тебе. Даже маме. И ты это тоже никому не расскажешь, потому что я прошу тебя пообещать, что сохранишь это в тайне, а я знаю, что слово держать ты умеешь. Я считаю, есть такие вещи, о которых мужчина должен уметь рассказать своему сыну, а другому никому об этом говорить не нужно, да и вовсе нельзя.
— Да, пап. Это поэтому он Моуза на цепь посадил?
— Отчасти поэтому. Он теперь эту девчонку почти никогда из дому не выпускает. Боится, что та снова спутается с цветными. Решил небось, будто у неё к ним какая-то особая тяга. Я-то думаю, она просто сама по себе малость слабовата на передок и не первый раз уже таким балуется. С цветными ли, с белыми — вот тут не скажу. Вряд ли Мэри-Джейн в этом смысле так уж разборчива.
Я подшил эту информацию в свою мысленную папку. Папа добавил, как будто прочитав мои мысли:
— Ты лучше держись от этой девки подальше, понял? А то мало ли какая зараза у ней там.
— Хорошо, пап. Я и не хочу ничего такого с ней делать… Папа, а что там было с этим чернокожим парнем?
— А она его даже не знала. Встретила у реки во время рыбалки. Он рыбачил, ну и она за тем же на речку пришла. Разговорились о всякой всячине, а потом она, кажется, решила, что с ним можно поговорить о таком, о чём нельзя вот так вот запросто поговорить с белым. Принято ведь считать, будто у чёрных не такая высокая нравственность. Это, конечно, и близко не так, сынок. И среди чёрных, и среди белых попадаются как хорошие, так и плохие люди. Большинство как белых, так и чёрных нельзя отнести полностью к какой-то одной стороне. В них есть всего понемногу. Хороший человек — это такой, в котором эта смесь разных качеств оборачивается всё-таки к лучшему… В общем, она с ним заговорила, он ответил, ну и вскорости они, что называется, перешли от слов к делу. Я бродил по округе, искал корову миссис Бентон. Она вдовушка, живёт на холме, что за домом Билла. Пришла ко мне, попросила помочь, вот я и пошёл. А наткнулся на Мэри-Джейн с этим негром. Его я прогнал. Приказал ему не возвращаться. Мэри-Джейн не знала даже, как его зовут, так что эта история не вскроется. Ей я велел одеться и отвёл домой.
— И рассказал её папе?
— Я и не собирался ничего говорить. Сама призналась. Просто хотела ему досадить, я так думаю. Дурной у девчонки характер, но, с другой стороны, это ведь она в папашу такая пошла. Он её нередко поколачивал.
— Ты, папа, тоже нас иногда поколачиваешь.
Папа на миг замолк.
— Ты так думаешь? Я что, когда-нибудь поднимал на тебя ремень, сынок?
— Нет, пап.
— Разве я хоть раз тебя выпорол для собственного удовольствия?
— Вряд ли.
— Или высек тебя за то, чего ты не делал?
— Однажды так и было. Я ведь не бросал ту кошку в выгребную яму. Это всё Том.
— Ты мне тогда ничего не сказал!
— Она ведь была ещё маленькая. Не знала, как надо себя вести.
— Так что же, ты дал высечь себя за неё?
— Да, пап.
— Похвально! Но и это был скорее выговор, сынок. Я ведь тебя не то чтобы бил. До боли, но не до крови и ран. И я не устраиваю порку просто так, для профилактики. Каждый шлепок мне очень тяжело даётся.
— Ещё был случай, когда мы подсыпали соль тебе в кофе, ты пригубил капельку, а мы засмеялись — тогда ты взял нас за шкирку и выпорол обоих. В тот раз ты не больно-то раздумывал.
