— Помнишь меня, Гарри?
— Да, мэм. Я помню, как вы от нас съезжали. Очень хорошо помню. И дедушку тоже.
— Что ж, я очень рада снова к вам вернуться.
— А вот я вас не помню, — вмешалась Том.
Бабушка засмеялась:
— Да я и не предполагала, что помнишь!
— Очень жаль дедушку, — сказал я.
— Мне тоже. Однако же вот невмочь мне было оставаться у его могилы. А что могила — яма в земле, да и только! А человек — так он вот тут, в сердце. Я, конечно, люблю Эрлину — это ещё одна моя дочка, — но пришлось возвращаться в Восточный Техас. А то у них там, под этим Амарилло в прериях, ни одного деревца!
— Совсем-совсем ни одного? — удивилась Том.
— Там, конечно, есть то, что местные называют деревьями, но разве ж это деревья? Так, кустики. И ни речки тебе, ни ручейка, как здесь у нас. И зверья там столько не водится. Да и вообще прокормиться там куда как труднее. Ничего не растёт, хоть тресни.
— Папа говорит, тут сейчас тяжёлые времена, — сказал я.
— А где сейчас легко-то? Тут-то ещё ничего по сравнению с Северным Техасом, уж не говоря о бедолагах из Канзаса и Оклахомы.
— Вы о чём?
— Ну смотри, Гарри, начнём с того, что у них там нет такой плодородной почвы. Здесь ведь как: бросишь в землю зерно, оно и прорастёт… Гляди-ка, клюнуло… Чёрт! Только червя мне с крючка сорвали. А эти паршивые рыбы хитрее, чем кажутся!
Бабушка вытянула леску, и Том насадила на крючок нового червяка.
— Там, на севере Техаса, была суровая жизнь. Когда-то что-то там и росло. Кукуруза, хлопок, горох и так далее, а потом всё повысохло. Долгое время не было дождя, и земля покрылась корочкой, будто струпьями. То и дело выплывала пара-тройка облаков да дразнила нас с неба, но дождя они не давали. Наконец они, видать, решили, что довольно над нами поиздевались, и насовсем растаяли в небе. Всё спеклось. Кукурузные стебли пожухли, початки скукожились, как гусеницы на раскалённом листе жести. Картошка вся как есть погнила в земле, а когда её всё же откапывали, клубни были что твои сосновые шишки. Не годились в пищу, хоть ты вари их с сегодня до будущего воскресенья, посоли, поперчи да отбей молотком. Хлопок просто не взошёл, а горох выгорел на солнце.
Земля так высохла, что стала как пудра. Потом задул ветер, северный, холодный и штормовой, поднял облако пыли и разнёс его по всей округе. Всё засыпало песком. Песок и на зубах скрипел, и между пальцев ног проникал, и в пятую точку забивался, и попадал в еду и питьё. Ветер, зараза, выдул почву даже из-под камней и высосал из земли все живительные соки: остался только песок, зачерпнёшь его горстью — побежит промеж пальцев, совсем как вода… А потом пришла саранча.
— Тут у нас тоже есть саранча, — сказала Том.
— Ну ещё бы ей не быть! Но здесь она не подыхает с голоду и не пожирает всю зелень, в которой ещё теплится хоть какая-то жизнь. Повылезла она отовсюду, саранча-то. Поела всё, что росло на полях. Обгрызла все листья с кустов и с тех штук, что зовутся на севере Техаса деревьями. А ещё постоянно запутывалась в волосах. Это ли не безобразие? Потом тёмные тучи, которые нависли над прериями, подхватил ровный ветер, небо стало чёрным, словно в аду, только в одном месте просачивался свет солнца, точно струйка крови из отсечённой головы. Этим-то ветром и унесло от нас всю землю, весь плодородный слой раскидало бог знает куда. Тогда весь народ снялся с места и двинулся на заработки в Калифорнию. Потянулись по дорогам легковушки и грузовички — такие же побитые, как урожай, и такие же измученные, как их владельцы.
— Какие заработки? — спросил я.
— Сбор фруктов и ягод, Гарри. Должен же кто-то собирать всё то, что у них там растёт? Оклахомцы едут туда целыми сотнями. Техасцы — тоже. По-моему, это они просто гонятся за землёй, которую сдуло ветром, — почти как за мечтой. Словом, все уехали на запад, ну а я решила, что поеду в другую сторону.
— А что там тётя Эрлина?
Бабушка забросила в воду удочку со свежим червём.
— Они с мужем захотели любой ценой попасть в Калифорнию. Им-то наговорили: там, мол, земля обетованная, они и поверили. Ну а я подумала, что не хочу расставаться с Техасом. Хочу здесь, в Техасе, и помереть. И желательно в Восточном Техасе. Тут меня хотя бы зароют в сырую землю, а не в бесплодную пыль. В сырой-то земле до меня доберётся червяк, позовет своих приятелей, они вместе съедят меня и хоть разнесут мой прах по всему Восточному Техасу.
— Какой ужас, бабушка.
Она засмеялась.
— Да ну! Лучше уж мне стать червячьим помётом, чем медленно гнить в сухой земле. Здесь землю держат корни деревьев и увлажняют ручьи, реки и высоко стоящие подземные воды. Поэтому-то я и решила сюда перебраться. А ещё я ведь толком не успела пообщаться ни с тобой, ни с Том. У Эрлины сыновья уже подростки, у них свои планы на будущее, ну а я надеюсь, что за всю свою жизнь не сорву ни одной коробочки хлопка, ни единой ягодки — разве только для того, чтобы себе же в рот и отправить.
— Мне уже почти двенадцать.
— Что?
— Вы сказали, сыновья тёти Эрлины уже подростки, так я и сам почти уже тоже.
— Гарри у нас совсем большой, — поддакнула Том.
— Да уж наверно, — сказала бабушка. — Но мама с папой не выгоняли тебя, Гарри, далеко от дома. Не заставляли тебя работать, как приходилось работать Эрлининым молодчикам в Техасе и придётся вкалывать в этой ихней Калифорнии. Думаю, покажется она им вовсе не такой многообещающей, как им сейчас представляется. Пыталась я втолковать им эту мысль, но это уже их личное дело.
— Я тоже буду работать.
— Знамо дело, будешь. Но тебе не нужно будет трудиться, как трудятся они… А почему ты на уроки не ходишь?
— Так у нас школа без учителя.
— Вона как! Что ж, я, было дело, тоже время от времени бралась за учительство. Не то чтобы мой английский так уж хорош, но если захочу, могу его малость улучшить. Не отлынивай я сейчас от любой работы, взялась бы за ваше обучение. А вообще — и возьмусь, отчего же нет? Как домой вернёмся. Будем заниматься чтением, письмом да математикой безо всяких там учителей. Кое-чему и я смогу обучить вас с Томасиной.
— Мы же не прямо щас начнём, да? — испугалась Том.
— Не-е-е.
— Гляньте-ка, бабушка, — воскликнул я. — Водяной щитомордник, да какой большущий!
Из воды показалась чёрная змеиная голова — она подплывала к берегу. При виде щитомордника я всякий раз покрывался мурашками.
Бабушка вскинула дробовик и разрядила в воду. Голова щитомордника тут же исчезла.
— Терпеть не могу этих поганцев, — проворчала бабушка.
А листья так и падали, вокруг нас и прямо на нас, и постепенно образовывали толстое покрывало.
Том, объевшаяся лепёшками, кроликом и подливкой, пригрелась на мягкой земле и палой листве, свернулась калачиком и какое-то время пыталась слушать, но вскоре задремала.
