— А убийца?
Доктор пожал плечами.
— Я знаю не больше, чем вам рассказал. Но если этот случай похож на другие подобные случаи, вот как проделки Джека-потрошителя в Англии, то преступник скоро осмелеет и станет убивать с большей жестокостью. Сейчас-то он выбирает женщин, которые, как ему кажется, никому не нужны. Но так будет не всегда. Может, он со временем решит, что любая женщина — его законная добыча. Такой человек — он ведь ведёт игру с законом и вообще со всеми. Не думает, что его могут поймать. И уж точно не думает, будто делает что-то не так.
* * *
К тому времени, как бабушка со всеми распрощалась, пихнула в бок и о чём-то похихикала с Камиллой, дождь уже лил вовсю, и жестяная крыша гремела, будто кто-то колотил по ней чугунной цепью. Из-за дождя воздух наполнила прохлада. За открытой дверью лавки можно было видеть, как потоки воды разбрызгивают уличную грязь и ручьями бегут поперёк дороги. К этому времени уже стемнело.
— Вы бы обождали, покуда льёт, — посоветовала Камилла.
— Не хочу, чтобы дочка моя за нас переживала, — сказала бабушка. — Да и потом, что нам этот дождь!
Мы поспешили к автомобилю, и, когда оказались внутри, уже вымокли до нитки и порядком озябли. Бабушка завела мотор. Я спросил:
— Ну как? Узнали мы что-нибудь, бабуль?
— Не знаю, Гарри. В детективах просто задают и задают людям вопросы, и вот в конце концов кто-нибудь кому-нибудь да скажет чего-нибудь стоящее. Мы послушали интересный рассказ, но какой нам с этого толк — судить не берусь. Время покажет.
На выезде из городка на дорогу, спотыкаясь, вышло под дождём какое-то существо — да так и застыло.
Это был совершенно голый негр. Он держался за причинное место и потрясал им в сторону машины, словно угрожал пробить капот. Рот у него был разинут — кажется, оттуда шёл какой-то звук, но сквозь рёв двигателя и шум дождя ничего было не слыхать.
Хоть сам я ни разу его раньше не видел, но сразу признал, потому как был наслышан.
— Дрын, — сказал я.
— Чего? — не поняла бабушка.
— Так его зовут. Он безобидный.
— Хочешь сказать, это Уильям, сынок Камиллы?
— Щас его все Дрыном зовут, — объяснил я. — У него не все дома.
Корень проковылял на середину дороги, выпустил из пальцев своё хозяйство, воздел руки ввысь и о чём-то заговорил с небесами. Потом, как был, со вскинутыми руками побрёл к лесу и пропал.
— Ну, бог ты мой, — хмыкнула бабушка. — Ничего у него аргумент… весомый!
19
Во мглистой, сырой и грохочущей стене дождя бабушка потеряла дорогу из виду, и вот оказалось, что мы движемся к лесу. Казалось, деревья вот-вот выпрыгнут нам навстречу.
Когда бабушка осознала свою ошибку, мы уже скользили по грязи и мокрой траве. Машина свернула вбок, ещё немного проскользила, как по смазанному маслом стеклу, и наконец встала, мягко уткнувшись задней частью в ствол платана.
— Чёрт возьми! — проворчала бабушка.
Она попыталась вырулить, но чем дольше пыталась, тем больше колёса перемалывали траву в жидкое месиво и тем глубже зарывались в грязь.
— Ну всё, Гарри, застряли мы. Придётся пешочком.
— Я схожу, бабуль. Позову папу, он придёт и нас вытащит.
— Это по моей вине мы влипли, так что выйду тоже, помокнем вместе.
— Вам необязательно.
— Знаю, но я сама хочу. Сидеть и ждать подмоги меня нисколько не привлекает. Ну-ка глянь вот тут под сиденье.
Я нагнулся. Под сиденьем обнаружился объёмистый деревянный ящик с замком.
— Открывай, — велела бабушка. — Давай-ка поглядим, что у меня там запрятано.
В ящике лежал фонарик, маленький револьвер, небольшая аптечка, коробок спичек, коробка патронов тридцать второго калибра и фальшфейер.
— Понесёшь его, — попросила бабушка.
Я защёлкнул крышку ящика, мы выбрались наружу и двинулись в путь. Дождь лил как из ведра, и вскоре к водяным каплям добавился лёд. Это был град в середине лета, и он так безжалостно молотил нас по голове, что мы свернули с дороги на лесную тропу — в надежде, что под деревьями удастся хоть как-то укрыться.
Стояла темень, видимость из-за дождя и града была совсем никакая, но я довольно скоро сообразил, что наша тропинка ведёт нас прямиком к Шатучему мосту.
Так я бабушке и сказал.
— Значит, тут неподалёку Моузова халабуда, — сказала бабушка. — Можем там пересидеть.
Я поразмыслил над этим. Тут же вспомнилось, как лачугу окружила толпа горожан. Как поблизости вздёрнули Моуза. Страсть как не хотелось спускаться по тропинке к этой хижине, но из-за града у нас не оставалось иного выбора.
Когда мы вырвались из чащи на прогалину, которая вела к реке и к лачуге, град уже лупил по нам с такой силой, словно пытался вогнать в землю. От ударов на голове вздулись шишки, а студёные капли пробирали до самых костей. Теперь уже было темно как ночью, так что бабушка достала из ящика фонарик, и при его свете мы устремились по склону холма, который вёл нас к намеченной цели. Вот наконец и хижина. Мы ввалились внутрь через приотворённую дверь. Своим появлением спугнули енота — тот отпрыгнул и зашипел.
Бабушка толкнула меня вдоль стены, а дверь оставила незакрытой, однако перепуганный зверёк не хотел уходить. Тогда бабушка ткнула в него ножкой стула, енот юркнул в открытую дверь и исчез за стеной дождя и града. Мне стало его даже жаль.
Закрыв дверь и приперев её как следует деревянным бруском, бабушка пошарила фонариком по углам. В хижине всё было вверх дном. По полу в беспорядке валялась немногочисленная одежда. На полках лежали кучки просыпанной муки, стояло несколько жестянок и разбитых банок со съестным. Не знаю, кто устроил тут разгром после гибели Моуза — может, толпа, а может, дикие звери.
На полу, рядом с осколками банки с чем-то съедобным, но уже сгнившим, лежала фотография какой-то чернокожей женщины в рамке. Там же была карточка без рамки — как я понял, на ней запечатлен сын Моуза, тот, что ушёл в лес и не вернулся. Она была вставлена в ту же рамку, что и фото женщины, — просто забита под край. Карточка значительно потускнела. Мальчику на вид было около одиннадцати. Рассмотрел его поближе и сообразил, что это изображение какого-то белого мальчика — его вырезали из каталога «Сирса и Робака», а лицо заштриховали простым карандашом. Так я толком и не понял, в чём тут было дело. Ни тогда. Ни сейчас. Лицо женщины выглядело очень тёмным, а его черты — едва различимыми. Я установил рамку с фотокарточками на столе.
В углу комнаты притулилась кровать — незатейливый деревянный каркас с матрасом и набросанными поверх него покрывалами.
— Что-то здесь как-то странно пахнет, — протянула бабушка.
