Краем глаза я следил за папой. Его песочная шляпа промокла от капель, они падали на плечи его рубашки и как будто набрасывали на папу тёмный влажный плащ. Он снова казался мне высоким, как будто с недавнего времени вымахал на добрых три дюйма.
Реки было не видать, но мы слышали, как она рокочет, словно довольно урчащий лев, в нескольких футах от нас, внизу, за стеной непролазной поросли деревьев и кустарников. Оттуда доносился запах гнилой рыбы, мокрой земли и ещё какие-то неопределимые ароматы, смешанные со сладким духом сосновой смолы.
— Пап, а чего мы ищем?
— Не знаю.
Мы шли вдоль реки где-то час или два, то и дело продирались сквозь подлесок, смотрели на реку и пытались найти неизвестно что.
Папа нарушил молчание:
— Доктор Тинн говорил мне что-то о том, дескать, когда тело несёт течением, на животе появляются царапины, потому как оно трётся о каменистое дно. У Луизы — у ней-то ничего подобного не было. Только следы ножа, которые этот псих оставил. На всём протяжении берега возле дома Клема и на пару миль досюда нету ничего, кроме песка. Вся эта бурлящая вода могла гальку и с собой унести, но если её не так уж сильно исцарапало, значит, вернее всего, в реке её утопили не дальше, чем кончается песчаное дно. Есть только ещё одно место с таким гладким песком, на много миль вверх, а между ними полным-полно гальки.
— Пап, я не понимаю.
— Её должны были сбросить в реку на участке с песчаным дном, а то бы со всем этим половодьем поволокло бы её теченьем и остались бы отметины от камней.
— Точно?
— Ну не то чтобы, но, сдаётся мне, это какая-никакая зацепка.
— Так, а здесь у нас песчаный участок?
— Ага. Готов поспорить, дальше этого места её не заносило. К тому же есть только два или три хороших выхода к воде, с которых могли её сбросить. В остальном поблизости всё такое же, как тут, где мы сейчас идём, все эти деревья и густые заросли — с обеих сторон. Оно, конечно, если человек достаточно напористый, он может и прямо через кусты рвануть. Но если всё так, как я подозреваю, если он хорошо знает реку, то, сдаётся мне, он выбрал какой-нибудь из удобных выходов.
В чащу леса с трудом проникали солнечные лучи, а по мере того как мы шли, а время двигалось к ночи, свет делался всё слабее. Там, где ветви не сплеталсь вместе и среди листвы виднелись прорехи, он сочился малыми красно-золотистыми капельками, похожими на яблочные дольки, окунутые в мёд.
Тропинка в конце концов расширилась, и между деревьями обозначилась пролысина — она сворачивала вниз, к реке, и обрывалась в воду песчаным откосом.
— Обыкновенно вода здесь такая прозрачная, что дно видать.
Сейчас дна было не видать. Вода, мутная и пенистая, стремительно несла ветки и ошмётки коры.
— Вот уж не знаю, что здесь можно высмотреть, — сказал я.
Папа ухмыльнулся:
— Я тоже. Однако чует моё сердце, что наш душегуб не только увёл Луизину машину, но и избавился потом от неё. И так достаточно он рисковал, когда вёл её с женщиной внутри или заставлял вести Луизу. Но как убил, избавился. Вот не удивлюсь, если проделал он это в одной из точек, о которых я тебе толкую. По той широкой тропе можно прямо к берегу подъехать. А кроме неё, если только два или три удобных выхода к песчаному отрезку.
— Если он избавился от машины, как тогда добрался домой?
— С этим ещё не всё ясно, сынок. Но сдаётся мне, он из тех, кто просчитывает ходы. Раньше он не забирал у жертв автомобили. Штука в том, что у тех, других, их и не было. А в этот раз, похоже, забрал. Получается так: он спускается сюда, убивает несчастную Луизу, топит её в реке — связав, как он любит, — потом приходится избавляться от машины. Может, он столкнул её в воду, а может, и так оставил.
— Свою машину Рыжий бросил просто так.
— Это верно, — согласился папа. — Вот что я тебе скажу, сынок. Отказавшись от бутылки, чувствую, что как будто снова могу немного мозгой шевелить. Я ведь тебе не противен, сынок?
— Нет, пап, — замотал я головой. — Даже ни капельки.
— Хорошо. Тогда всё в порядке.
Мы немного прошли вдоль более широкой тропы. Вернулись к реке, снова двинулись по узкой тропинке вдоль берега. Вскоре наткнулись на ещё один выход к воде. Это был вроде бы такой же точно песчаный оползень, но здесь было явственно видно, где именно поломанный подлесок смыло впоследствии в реку. В свете солнца, озаряющем разбросанные ветки, застрявшие в листьях песчинки сверкали, словно мелкие алмазы.
А в реке просматривалась крыша автомобиля. Он, конечно же, принадлежал миссис Канертон.
— Ты был прав, пап.
— Похоже на то, — сказал он. — Это, наверно, первое за всю мою жизнь успешное детективное расследование.
* * *
На следующий день папа взял себе в подмогу нескольких мужчин, и общими усилиями автомобиль вытянули из воды на берег. Внутри нашли две промокшие книги — «Машину времени» и «Белый клык».
Ещё нашли металлическую фляжку, до половны наполненную виски, и склянку пилюль от головной боли — их, как было указано на этикетке, выписал доктор Стивенсон.
Папа предположил, что миссис Канертон везла мне почитать две новые книги, а тот, кто её убил, увязался за ней на своём автомобиле и то ли выманил её наружу, то ли оттеснил её с дороги. Вероятно, это был какой-то из её знакомых. Кто-то, по чьей просьбе она бы легко остановила машину.
Таким образом, этот неизвестный убил её и утопил в реке как жертву, так и её машину. Вероятнее всего, его собственная машина осталась неподалёку — так преступнику было бы легче, чем возвращаться на ней домой.
Картинка складывалась очень логичная, и мне стало дурно.
Если миссис Канертон везла мне книги, получается, я отчасти в ответе за её гибель. Эта мысль обрушилась на меня и придавила, как каменная плита.
Ещё совсем недавно я был счастливым и беззаботным мальчишкой. Знать не знал даже, что на дворе Великая депрессия, уж не говоря о том, что убийцы бывают не только на страницах журналов в парикмахерской, — да и ни в каких журналах не описывались убийцы, которые бы творили настолько жуткие вещи. Ну а папа, хотя и добрый,
правдивый и честный человек — пусть и выбитый из колеи ненадолго, — далеко не Док Сэвидж
[4].
В детективных журналах полицейским и частным сыщикам хватало одной-двух зацепок, чтобы сложить в единую картину. И всё, нераскрытое дело раскалывалось как орех. В жизни же зацепок была целая прорва, но, вместо того чтобы щёлкать нераскрытое дело, они только ещё сильнее путали след.
