Определяя эмоциональные процессы как «широкий класс процессов внутренней регуляции деятельности» и поясняя, что «эту функцию они выполняют, отражая тот смысл, который имеют объекты и ситуации, воздействующие на субъекта», А. Н. Леонтьев разделяет их на три подкласса: аффекты, собственно эмоции и чувства
246. Обратимся теперь к тому, что он пишет в этой связи о самом простом и генетически, по-видимому, наиболее раннем подклассе эмоциональных процессов – аффектах:
«Одна из особенностей аффектов состоит в том, что они возникают в ответ на уже фактически наступившую ситуацию и в этом смысле являются как бы сдвинутыми к концу события (Клапаред); в связи с этим их регулирующая функция состоит в образовании специфического опыта – аффективных следов, определяющих избирательность последующего поведения по отношению к ситуациям и их элементам, которые прежде вызывали аффект. Такие аффективные следы («аффективные комплексы») обнаруживают тенденцию навязчивости и тенденцию к торможению. Действие этих противоположных тенденций отчетливо обнаруживается в ассоциативном эксперименте (Юнг): первая проявляется, в том, что даже относительно далекие по смыслу слова-раздражители вызывают по ассоциации элементы аффективного комплекса; вторая тенденция проявляется в том, что актуализация элементов аффективного комплекса вызывает торможение речевых реакций, а также торможение и нарушение сопряженных с ними двигательных реакций (А. Р. Лурия); возникают так же и другие симптомы (изменение кожногальванической реакции, сосудистые изменения и др.). […] При известных условиях аффективные комплексы могут полностью оттормаживаться, вытесняться из сознания. […] Другое свойство аффектов состоит в том, что повторение ситуаций, вызывающих то или иное отрицательное аффективное состояние, ведет к аккумуляции аффекта, которая может разрядиться в бурном неуправляемом аффективном поведении – “аффективном взрыве”»
247.
Мы видим, что если аффекты и регулируют деятельность, оставляя после себя навязчивые «комплексы», тормозящие спровоцировавшую аффект деятельность в дальнейшем, то происходит это не в интересах действующего субъекта, который в состоянии аффекта не контролирует свои действия, т. е. перестает быть действующим субъектом. Положение не меняется, если понимать под субъектом коллективного субъекта суггестии: в любом случае аффект – это «ответ на уже фактически наступившую ситуацию», никак не выполнение прескрипции. В этом смысле аффекты противоположны собственно эмоциям, основным свойством которых является «отчетливо выраженный идеаторный характер», т. е. способность «предвосхищать ситуации и события, которые реально еще не наступили, и возникают в связи с представлениями о пережитых или воображаемых ситуациях». Другая важная особенность эмоций, отличающая их от аффектов, «состоит в их способности к обобщению и коммуникации»
248.
Скажем пару слов и о чувствах: они, разделяя с эмоциями перечисленные признаки, в дополнение к ним имеют «отчетливо выраженный предметный характер, возникающий в результате специфического обобщения эмоций». В отличие от ситуативных эмоций, чувства формируют устойчивые эмоциональные отношения к объектам и образуют ряд уровней
249. Генетически это самый молодой и наиболее сложный подкласс эмоциональных процессов, который в связи с нашим исследованием далее нас интересовать не будет.
Думаем, уже понятно, что нам предстоит описать переход от первой формы эмоциональных процессов – аффектов к собственно эмоциям, причем, как мы уже знаем, в непосредственной связи с изменениями в системе звуковой сигнализации. Только с эмоций в собственном смысле начинается субъективное отражение знаков – действие суггестии. Аффекты – явление еще интердиктивной (а значит – первосигнальной) природы. Раздражитель, вызывающий аффективную реакцию, является по сути интердиктивным сигналом – он тормозит двигательные реакции и вызывает навязчивые состояния. Сам по себе аффект – это интердиктивный ответ на интердикцию, т. е. контринтердикция, дополнение действия интердикции контрдействием – либо через вытеснение аффективного комплекса из сознания, либо через бурную неконтролируемую реакцию «аффективного взрыва».
Говоря о начале человеческой истории, мы должны исключить такую аффективную реакцию, как вытеснение – для нее еще не было психологического инструмента, грубо говоря, нечем еще было вытеснять. Значит, остается только «аффективный взрыв» – то самое «состояние аффекта», которое допускается в качестве смягчающего вину подсудимого обстоятельства в современном уголовном праве. Надо полагать, что звуковой сигнал, издаваемый при «аффективном взрыве» нашими предками, имел такой же бурный и неуправляемый характер, как и весь «взрыв» в целом, и все же у него была одна характеристика, которая роднит его с интонированным звуковым сигналом второй сигнальной системы: поскольку контринтердиктивное действие направлено на прекращение действия интердикции, постольку и звук, издаваемый при «аффективном взрыве», при всей его неосознанности, имеет объективную направленность на источник интердикции. Другими словами, в отличие от обычных звуковых сигналов животных, которые не адресуются никому, а лишь сопровождают их рефлекторную деятельность, аффективный звуковой сигнал имеет четкую направленность, адресата, в фигуре которого адресант («человек Петр») получает «другого» («человека Павла») и таким образом – «зеркало», предпосылку для возникновения субъективности.
Правда, поскольку речь идет об адресате – палеоантропе (непосредственно, либо представленном своими агентами-неоантропами) и адресанте – неоантропе, чей именно аффективный крик становится отправным пунктом перехода к интонированному звуку, постольку в «зеркале» человек видит изображение не «другого человека», а «античеловека», чему суждено существенным образом повлиять на качество намечаемой субъективности. Понадобится еще целая всемирная история, чтобы вывернуть эту вывернутую наизнанку человеческую субъективность на ее действительную, лицевую сторону.
Как и во всех предыдущих примерах, решающим условием для перехода нам послужит групповое участие в этом акте неоантропов. Поскольку звуковые сигналы в первой сигнальной системе не бывают сами по себе, а всегда сопутствуют какой-то модели поведения, постольку для целей нашей реконструкции нам логичнее всего принять как внешнее необходимые условия описания, данные нами ранее в предыдущих эскизах, по отношению к которым переход от аффективного звука к интонированному будет иметь сопутствующий характер.
Так, случайная встреча двух покрытых красной охрой неоантропов, прежде чем они разглядели друг в друге сородичей, могла сопровождаться аффективным криком, который в момент узнавания изменил свои просодические характеристики (высоту тона, тембр, интенсивность и т. п.) и таким образом стал элементом знака «мы» наряду с окраской тела. Впоследствии он мог применяться уже и самостоятельно в ситуациях, когда неоантропы не имели возможности друг друга видеть. Этот же звуковой сигнал мог сопутствовать состоянию эйфории или даже доводить до экстаза в ходе ритуала группового опьянения. При этом внешне неочевидный контринтердиктивный сигнал – собственно опьяняющее воздействие, сопровождающееся некоторым рассогласованием моторных функций, т. е. отрицательным по сути для организма эффектом, – в известном смысле «отменялся» этим совместно издаваемым звуковым сигналом, провоцируя деятельную активность группы.
