Обернулся. И неотрывно смотрел, как она прошла в кабинет, как остановилась, как уперлась рукой в бедро.
Смотришь? Смотри. Для тебя.
– Начинаю потихоньку готовиться к премьере «Раймонды». Нравится?
А что? Отличная легенда, между прочим. Вполне жизнеспособная. Но на слово ей не поверили. Его взгляд сканировал: вверх – задержался – вниз. Вниз – задержался – вверх. Даже голову опустил, чтобы смотреть поверх очков удобнее было.
Я сейчас обеспечу тебе дополнительное удобство, дорогой мой муж.
И Майя повернулась спиной. Там вырез был еще глубже. Но трусики все же под это платье надеть можно – не видно. Если с заниженной талией модель.
За спиной молчали. Снова сканировали, наверное. Майя повернулась, когда услышала голос.
– Май, мне казалось, что к премьере ты всегда готовилась репетициями на инструменте.
Он отлично держал свой любимый покер-фейс. Да вот только анимато
[10] дыхания выдавало.
– Это обязательно, – шаг к нему. – Но новое платье на премьеру – это же твоя идея, – еще пара шагов. – Смотри, какие… стразики, – совсем рядом. – Это Сваровски.
Анимато сменило аллегро модерато. В компанию к нему – потемневший взгляд. Долгий. А потом тишину нарушил звук захлопнувшей дверцы книжного шкафа.
– В этом платье ты не пойдешь.
Она увидела и услышала все, что ей было нужно.
– Не нравится платье? Окей, к черту его.
Указательный палец поддел лямку, Майя легко повела плечами. И звездное небо упало к ее ногам.
Потому что солнце в зените.
И можно через небо переступить, чтобы обнять солнце руками за шею, прижаться и поцеловать. И ощутить обнаженной грудью мягкий хлопок домашней футболки. Все так же сладко до головокружения.
Ответа Майя так и не получила. Мужские ладони прошлись по голой спине, подхватили под кружевное с заниженной талией. И когда она обвила его ногами, Илья выдохнул что-то невнятно ей в шею и понес.
Как оказалось, на стол. Под спиной зашелестели какие-то бумаги, когда Июль навис над ней.
– Платье никуда не годится, – он говорит, едва разжимая губы. И зачем вообще говорит?!
– Твои очки, – левой рукой сняла и отбросила их, – и твоя футболка – тоже, – теперь двумя руками потащила темно-синий хлопок вверх.
– Я не собираюсь в ней на премьеру, – он отшвырнул футболку в сторону. Майя не сразу ответила – любовалось мощной и красивой верхней декой. И только налюбовавшись, потянула свое сокровище на себя.
– Я в этом платье – тоже. Оно для тебя. Считай, у нас сегодня… репетиция премьеры.
– Первая, – по привычке оставил за собой финальное слово в споре Июль. А потом сдался. Тому чувству, что сделало его взгляд темным, а дыхание довело до виво. И было виво. Очень виво. И еще – ларго, анданте, престо. В общем, все было.
И тишина потом. И только два аллегро модерато – женское и мужское.
– Скажи мне, – он неостывшим жаром дышал ей в шею, удерживая за спину. – А сколько у нас еще запланировано репетиций до премьеры?
Майя бы рассмеялась, но пока сил не было. Она просто сидела на краю стола, обнимая мужа руками за плечи, а ногами за бедра. И не хотела ничего говорить. Не сейчас. С мыслями удалось собраться только после долгой паузы. После того, как поняла: что-то немилосердно колет в… бедро. Ну, почти в бедро.
– Я повешу график репетиций на двери кабинета.
Илья улыбнулся, не разжимая рук. Он еще улыбался, когда она выудила из-под себя то, что кололось. Это оказались очки. Одной дужки недоставало, зато за вторую зацепился безнадежно измятый лист бумаги.
– Ой, мы что-то сломали. И что-то помяли. Надеюсь, не очень нужное.
Он наконец разжал руки. Разгладил смятый лист. И вздохнул.
– Боюсь, очень…
Майя не успела осознать толком, как он легко шлепнул ее по… бедру. Почти.
– Ну-ка, что там у тебя еще?
Самое красивое – когда у него улыбаются глаза.
* * *
Она была очень заботливой женой. Сама освободила просторный стол на кухне от лишних предметов типа сахарницы и солонки, сама принесла тонкий плед, застелив им половину столешницы, сама сверху заботливо пристроила простынку и потом только включила в розетку утюг. Как раз к тому моменту, когда Илья появился на пороге кухни с измятыми документами. Листов было немного, но все – очень важные. И их предстояло привести в надлежащий вид. Положив бумаги чуть в сторону, он начал разглаживать первый документ.
Май пристроилась с другой стороны стола.
«В зрительном зале», как решил про себя Илья.
Она неспешно пила чай с хрустящими печеньями и внимательно наблюдала за работой утюга.
Илья старательно игнорировал веселые взгляды жены, которая от души забавлялась ситуацией, и аккуратно разглаживал травмированный лист.
– Очки жалко. И бумаги жалко. Верхний угол прогладь получше, мой неукр-р-р-ротимый Лев.
В то, что ей жалко очки, он почти верил – Май питала какую-то необъяснимую слабость к ним, но вот по поводу помятых документов сожалений не имелось точно – чтобы понять это, достаточно было взглянуть в ее довольные смеющиеся глаза.
Сидит и дразнится! Прямо-таки доводит, испытывает терпение.
– Верхний правый или верхний левый? – поинтересовался Илья негромко.
Май встала со своего места, обошла мужа со спины и заглянула через плечо:
– Правый, – а потом на ухо тихонечко: – Р-р-р…
Терпение оказалось не бесконечным. Илья взял роковую соблазнительницу за руку и молча вложил в ее ладонь утюг.
– Пойду и я чаю попью, – сказал он, отступая от стола.
После чего направился к полке, взял кружку и, пока наполнял ее еще горячим крепко заваренным чаем, предупредил:
– Только аккуратнее, от этой бумажки зависит твое платье на премьеру и наш зимний отпуск.
А потом он подошел к жене со спины и тихо прошептал на ухо:
– Моя львица.
Май с утюгом была великолепна. Она сосредоточенно разглаживала третий по счету лист, бормоча под нос:
– Чудеса дрессуры – львица с утюгом.
Илья неторопливо и с удовольствием пил чай, наблюдая.
А Майя, потянувшись за последним листом, вдруг запела:
Тюх, тюх, тюх, тюх…
Разгорелся наш утюг…
Не ревную я к другой,
Это переменится,
Все равно он будет мой,
Никуда не денется.
Готово!
