– Фортепиано? – поинтересовался Ваня, поднявшись на ноги.
– Что? – не понял ботаник.
Пришлось ткнуть пальцем в папку:
– На пианино играешь?
– Допустим. Это имеет отношение к моему вопросу о том, что ты делаешь около машины?
– Я поддерживаю разговор. Тачка у тебя что надо.
Ботаник окинул взглядом Ваню, а вот ответом не почтил. Вместо этого открыл автомобиль и положил папку на сиденье.
– Слушай, а у тебя радио там есть, да? – Ваня посмотрел на часы.
Ответа снова не последовало. Но тут уж была не была, и, пока хозяин «мерседеса» садился за руль, Тобольцев обогнул авто и приземлился на пассажирское рядом.
– Офигеть, как классно! Давай радио включай быстрей! Я же совсем забыл, у сеструхи сейчас эфир, и она утром сказала, что сдаст меня с потрохами.
Студент консерватории явно не привык к такой наглости. Он даже не пошевелился, лишь сказал ледяным голосом:
– Выйди из моей машины.
– Да ладно тебе! Я ж не кусаюсь, говорю, сестра по радио сейчас всем рассказывает про ужасы своего детства. Где тут у тебя что включается? – и Ваня нажал на кнопку. – Не то… так… не то… О! Вот нужная частота.
То, что его испепеляют взглядом, Тобольцев чувствовал, даже не поворачивая головы, а уж когда повернул…
– Ну и взгляд у тебя… «дракон в гневе» называется. Расслабься!
– И вот, посмотрев новогодний ледовый балет «Щелкунчик», мой младший брат был настолько впечатлен спецэффектами, что решил устроить домашнее шоу с не меньшим размахом. Он взял фосфорную челюсть, была у нас такая игрушка, и прикрепил ее на двухсторонний скотч к панцирю черепахи. Можете себе представить это зрелище – идущая в темной комнате черепаха со светящейся челюстью на панцире?
– Точно! – засмеялся Ваня. – Было такое! Ой, как же Танька визжала от страха, задумка имела успех. Я уж и забыл про это.
– У тебя жила черепаха?
– Ага. Хотя я тогда мечтал о крысе. Слушай, а давай махнем на Воробьевы горы, а? С ветерком! – собственная идея показалась Ване отличной.
А что? Из машины не выгнали, значит, есть шанс прокатиться.
Но ботаник молчал. Совсем странный. Они там, в консерватории, наверное, все странные. Хорошо, что Иван не послушался бабушку Идею.
– Не могу. У меня собака.
При чем тут это? Точно странный.
– А что собака? Ты же домой вернешься, мы только туда и обратно.
– А потом было гадание. Сейчас я, конечно, понимаю, что все сделала мама, продумала каждое предсказание, но в детстве подобные вещи кажутся волшебными. В детстве всегда веришь в сказки, – продолжала рассказ ведущая.
– У твоей сестры очень красивый голос, теплый, как цвет капучино.
– У моей-то? – хохотнул Ваня. – Это точно. А иногда такой эспрессо бывает, двойной! В основном когда что-то у нее возьму. На время, конечно. Ну что, туда и обратно?
Ответ прозвучал не сразу.
– Моя собака уже очень стара, в переводе на человеческий ей, наверное, девяносто пять лет, а может, и больше. Она мой друг. И она очень скучает, когда остается одна. Я обещал утром, что вернусь пораньше и мы погуляем.
Теперь молчал Ваня. По радио уже передавали песню о страданиях влюбленных, которые не могут пережить разлуку.
– Собака – это, конечно, аргумент, – наконец проговорил он. – Не… собака – это серьезно. Я все понимаю.
Они еще какое-то время посидели молча, слушая музыку. А потом Ваня открыл дверь машины и удобнее перехватил снятый рюкзак за лямки.
– В принципе, меня и метро как транспорт устраивает. А ты давай не задерживайся, раз обещал. Ну, бывай, – и, вскинув на прощание руку, он пошел по направлению к Тверской.
«Мерседес» тронулся с места.
– Мы вернемся в студию через пару минут. Реклама.
* * *
Дуня сидела на лавочке у самой воды. На город после душного дня спустилась вечерняя прохлада. Пятница, и парк имени Горького полон людей. Где-то там, в самой гуще, – Иван. У него вечерний пленэр с учениками. Идея летних курсов для желающих имела успех, и на них записались в основном старшеклассники и студенты. Общение с молодежью – это всегда глоток свежего воздуха. Иван удивлялся их фантазии, находкам и тому, что именно они ловят в фокус.
– Совершенно по-другому воспринимают жизнь, – говорил он Дуне. – Совсем другое поколение, у них мозг работает поиному.
Несколько работ из последнего набора оказались настолько необычными, что Дуня попросила разрешения авторов использовать их в интерьерах. Ребята были рады, согласны и горды.
Около реки ощущалось спокойствие, почти тишина, доносился лишь легкий гул со стороны парка. Там жизнь – кафе, мороженое, аттракционы. Дуня подумала, что есть в Москве места, без которых город представить невозможно. Когда-то здесь студенткой она гуляла с подругами, потом привозила на выходные собственных детей прокатиться на каруселях и поесть сладости, а сейчас, когда дети выросли, она сидит и ждет окончания занятий у мужа. И может быть, через некоторое время придет сюда с внуками… ей бы хотелось…
Мимо проплывал теплоход. Через его огромные от пола до потолка окна было видно, что в ресторане на нижней палубе проходит мероприятие. Пятница. Вечер.
А на верхней уединилась пара. С берега их было не рассмотреть. Просто две фигуры: мужская и женская. И вдруг женщина подняла руку и помахала. Ей, Дуне.
Есть что-то объединяющее людей в таких простых жестах. Это как поделиться хорошим настроением с совсем незнакомым человеком.
Дуня подняла руку и помахала в ответ.
* * *
– В Москве половина девятого вечера, и с вами по-прежнему я, Татьяна Тобольцева. Сегодня мы вспоминаем детство, самые яркие, смешные события, которые приключились с вами десять, двадцать, тридцать лет назад. У нас очередной звонок.
Представьтесь, пожалуйста. Как вас зовут?
– Илья.
– Добрый вечер, Илья.
Две равно уважаемых семьи
– Я не смогу сегодня приехать.
– Что значит – не смогу? А мама? Ты о ней подумал? Четыре дня назад не получилось – была вечерняя репетиция.
– Была. И закончилась в десять вечера. Ты же знаешь, мы готовились к записи альбома.
– Знаю. Что на этот раз?
В трубке молчали. Илья терпеливо ждал.
– Пап, я правда не могу.
– Это так важно?
– Очень. У меня свидание, – и после паузы: – С девушкой.
Илья ответил не сразу, повертел в руках очки, потер переносицу…
– Ясно. Выкручиваться мне?
