Даже не верится, что именно в этой квартире я проведу ближайшие месяцы, и здесь впервые буду качать своего малыша.
— Тебе здесь нравится? — Спрашиваю я, поглаживая ещё плоский живот.
И мой голос разносится эхом вдоль голых стен.
А через час мы с Катей уже вышагиваем по улице, отыскивая местечко, где бы поужинать. Аппетит у меня теперь по вечерам, если честно, богатырский — проглотила бы слона. Нет бы, тихо и спокойно посидеть дома, заказать еды, но подруга настояла, что нужно прогуляться и подышать свежим воздухом, ведь это полезно. Чем будущей матери может быть полезен загазованный воздух мегаполиса, скажите?
— Значит, Леська нашла себе мужика? Ты уверена? — Виснет на моей руке Катюха.
— Да. — Смеюсь я. — У него бритва и тапки.
— Ну, раз та-а-а-пки, то точно мужик! — Хохочет Катька.
А я вдруг останавливаюсь у витрины ресторана. Моё бедное сердце рвано дёргается и замирает.
— Что? — Хмурится подруга, но затем следует за моим взглядом и тоже застывает у окна.
Там, за стеклом, за дальним столиком мило беседуют Никита и певица Нелли. Они светятся точно так же, как светились мы с Дубровским на наших первых свиданиях. В моей голове за секунду проносятся все наши с ним счастливые моменты.
Чёрт… Иногда судьба даёт нам счастье только взаймы и под слишком большие проценты.
[1] Катерина вольно цитирует фрагмент из стихотворения «Подлиза» Маяковского.
11
Из моей груди вырывается вздох — беспомощный, тихий. Я даже представить не могла, что это будет настолько больно. Глядя на то фото в газете я думала, что это какая-то шутка, не могла поверить своим глазам, но вживую… Вживую зрелище не оставляло никаких сомнений — это ад.
Катя подхватывает меня под локоть, и только в этот момент я понимаю, что ноги больше не удерживают меня в вертикальном положении.
— Алис! — Бормочет она, вцепляясь в мою руку.
— Всё хорошо, хорошо. — Хрипло отвечаю я, мысленно приказывая своим ногам держать меня ровно. — Я просто… Мне уже лучше.
Чувствую, кружится голова, и на лбу и спине проступает холодный пот. Ощущение у меня сейчас такое, будто по голове ударили тяжелым мешком. Я проваливаюсь в глубокую, тёмную яму, но отчаянно сопротивляюсь, пытаясь хвататься за её края. В ушах нарастает гулкий звон. Кажется, именно так падают в обморок, да?
— Точно? — Голос подруги звучит как сквозь вату.
Мне нужно просто продышаться. Просто вдохнуть глубже и выдохнуть. Вот так, так, и ещё.
— Дыши. — Катя гладит меня по спине.
Вдруг тупая боль внизу живота заставляет меня опереться ладонью на холодное стекло окна.
— Что такое? — Спрашивает она. — Тебе плохо?
— Нет. — Боль ненадолго отступает, и я мотаю головой. — Всё хорошо.
— Я сейчас пойду и всё выскажу этому тупорогому козлу! — Вспыхивает подруга.
— Не надо. — Прошу я, выпрямляясь. — Я сама. Я должна.
Не знаю, что мной движет: обида, ненависть, горечь или сочувствие к той наивной девушке, которая сейчас сидит за одним столом с негодяем и доверчиво смотрит ему в глаза, но я разворачиваюсь и иду к входу в ресторан с твёрдым намерением сказать ему, что… а что? Я и сама не знаю.
Мне просто нужно взглянуть ему в глаза. Или, может, плюнуть в лицо, не знаю. Даже не представляю, зачем я туда иду.
— Алиса! Подожди! — Слышится за спиной голос Кати. — Алис!
Но я уже дёргаю на себя тяжёлые двери.
— Вы куда? — Преграждает мне дорогу охранник. — Туда нельзя.
Я отталкиваю его ладонями и пытаюсь пройти, но передо мной тут же вырастают ещё двое крепких молодых ребят.
— Зал закрыт для посетителей, частное обслуживание. — Один из них хватает меня за предплечье.
— Пусти! — Вырываюсь я.
Да как они смеют трогать меня?!
Я начинаю метаться из стороны в сторону в попытках обойти препятствия, но мужчины непреклонны — встают передо мной живой стеной.
— Алиска! — Врывается в фойе ресторана подруга.
— Дайте пройти! — Требую я.
— Какие люди… — С этим возгласом в фойе появляется Андрей.
— Мне нужно в зал. — Накидываюсь на него я. — Скажи, чтобы меня пропустили. Я что, не имею права даже поговорить с ним? Мне нужно… нужно сказать ему!
Сама не знаю, что именно нужно, но ощущение такое, будто от этого зависит вся моя жизнь.
— А-а. — Андрей отрицательно качает головой. — Никак, детка, извини. — Он разводит руками. — Не хочу, чтобы ты портила вечер хорошему человеку своими истериками. Скажи лучше, чем я могу тебе помочь? Может, тебе не доплатили? Или ещё чем обидели? — Мужчина тянется и пытается провести пальцами по моей щеке.
— Убери свои руки! — Выпаливаю я, отшатываясь в сторону. — Пропусти меня сейчас же, или я закричу!
И вздрагиваю, вдруг ощутив на плече чью-то руку. Оборачиваюсь — это Катя. В её взгляде поддержка и сопереживание.
— Что за шум? — Этот голос как ножом по сердцу.
Я поднимаю взгляд: Никита выходит из зала.
При виде меня у него брезгливо морщится лицо.
— Никита! — Я бросаюсь к нему и застываю, так и не дойдя всего пару шагов.
У меня бешено бьётся сердце. Нужно что-то сказать. Что?
— Зачем ты здесь? — Раздражённо бросает он, затем понижает тон голоса и склоняется к моему лицу. — Нужны ещё деньги?
Деньги? Какие деньги? Про что он? Ах… Те купюры, что он вложил мне в ладонь в нашу последнюю встречу… Я их выбросила, даже не взглянув.
— Я должна сказать тебе. — Теряюсь я. Мне никак не удаётся подобрать слова. — И той девушке должна тоже. Она не знает, какой ты! И про ребёнка…
Дубровский меняется в лице. Это перевоплощение, достойное роли в каком-нибудь триллере, пугает меня до чёртиков.
— Оставь её в покое, поняла?! — Рычит он, хватая меня за рукав и грубо подтаскивая к себе.
— Э-эй! — Подаётся вперёд Катя, но её перехватывают бугаи-охранники.
— И меня оставь. — С отвращением выплёвывает мне в лицо Никита. А затем, едва ли не отшвыривая меня от себя, точно неприглядную, испорченную вещь, добавляет: — Пошла вон, дура!
Я не верю своим ушам.
Вижу, как он разворачивается и уходит, и мой мир тонет в серых красках горечи. А затем вдруг окрашивается красным — это цвет боли. Только уже не моральной, а физической, потому что я отчётливо ощущаю тупую ноющую боль внизу живота. Она буквально разрывает моё тело на куски.
— Алиса! Алис! — Слышу я Катькин голос. — Скорую! Скорее!
