— Вы можете… — меня останавливает новый порыв ветра.
По коже разносятся колкие мурашки, плечи передёргивает от холода.
— Так, всё, идёмте внутрь. — Доктор Красавчик, нежно обняв за плечи, направляет меня в сторону двери. — Я не могу позволить вам простыть и усугубить ситуацию!
Даже если мы провели на крыше всего несколько минут, они могут оказаться губительными для моего здоровья — я это понимаю, но всё равно обидно. Я же почти сказала, почти решилась!
Ощущала себя такой смелой, ведь пьянящий жар его прикосновений ещё не выветрился до конца, а теперь…
— Стойте. — Я всё же останавливаю его, когда Вадим Георгиевич уже закрывает дверь и прячет ключ себе в карман.
Он замирает и смотрит на меня вопросительно.
— Я всё-таки хочу сказать это. — Тихо произношу я.
Мы стоим на какой-то небольшой площадке на верхнем этаже, и вряд ли нас кто-то услышит, даже если мы будем говорить громко, но я всё равно предусмотрительно понижаю тон разговора.
— Хорошо. — соглашается мужчина.
И я спотыкаюсь, осознав, что сказать это, вот так глядя ему в глаза, будет гораздо сложнее, чем предполагалось. У меня губы немеют от волнения.
— Ну же? — Просит он.
Да, передо мной красивейших из мужчин. Да, пять минут назад я впервые вживую увидела его без маски, и он оказался ещё более привлекательным, чем на фото. Да, всего пару минут назад он держал меня в своих объятиях и пытался утешить. Но, чёрт возьми, это так сложно произнести всего пять слов, глядя ему прямо в глаза!
— Во-первых, спасибо за пиджак. — Говорю я, снимая с себя его вещь, потому что боюсь, что услышав о моей просьбе, он тут же сбежит. Снимаю и понимаю, что это не пиджак вовсе, а куртка. И прикусываю язык.
— А во-вторых? — Спрашивает мужчина, приподняв одну бровь.
И берёт из моих рук свою куртку.
— А во-вторых… — я сглатываю и тут же выпаливаю: — Можете провести со мной вечер? Всего один?
Его лицо каменеет. Доктор медленно вдыхает, расправляет плечи и тяжело выдыхает. Заметно, что он стискивает челюсти, как от зубной боли.
— Двенадцатого октября. — Быстро добавляю я.
Вдруг он решил, что я зову его сейчас в свою палату?
Чёрт… Приглашать его к себе домой вряд ли было уместнее и приличнее…
— Я не могу. — Глухо отвечает он, стараясь не выдать эмоций. И пока я окончательно не провалилась со стыда под землю, быстро добавляет: — Мне не нужны отношения.
Вот в чём дело…
Я уже сожалею о сказанном, но всё равно спешу пояснить:
— Мне и самой они не нужны. Совсем.
Теперь Красавин насупливается. Видимо, пытается, но никак не может понять, чего же я от него всё-таки хочу.
— Просто я не хочу быть в этот вечер одна. У меня день рождения, но это вовсе не поэтому…. Короче, мне больше некого звать.
Эти слова выливаются на него, как ушат холодной воды.
Мы молчим, доктор смотрит на меня сверху вниз, и я совершенно не понимаю, разочаровала ли я его, расстроила или разозлила. А, может, он обиделся? Или смущён моей просьбой?
— Алиса Александровна… — Начинает он. А я проклинаю его манеру время от времени говорить, не используя мимику. Что с маской, что без — абсолютно никаких эмоций на лице в этот момент. Как люди должны понимать, что он чувствует? И чувствует ли вообще?
— Ладно, всё, проехали. — Улыбаюсь я. И, отмахнувшись, бреду к лестнице. — Сделайте вид, что не слышали. Не знаю, что на меня нашло. Обычно я не зову к себе малознакомых мужчин, тем более, своих…
— Я приду. — Обрывает мою речь его фраза.
Я останавливаюсь, боясь обернуться.
Впиваюсь пальцами в перила. Моя грудь высоко вздымается на вдохе и опускается на выдохе, а сердце бьётся, как ошалелое. Что он только что сказал?
— В день рождения очень тяжело быть одному. — Хрипло произносит он. — Я понимаю.
Красавин говорит это так, будто точно знает.
А я слышу его дыхание уже у себя за спиной, и торопливо облизываю пересохшие губы.
— Спасибо… — Мой голос стихает до вкрадчивого шёпота, потому что внизу уже слышатся голоса медработников. — Мой адрес указан в карте, как место фактического проживания.
— Ясно. — Сухо отвечает мужчина. Обходит меня на лестнице, оборачивается и смотрит прямо в глаза. — А теперь вам пора возвращаться в палату, чтобы согреться.
— Да. — Киваю я.
Кажется, он теряет ко мне всякий интерес, но тут же раздаётся вопрос:
— У вас есть тёплые носки?
Что? Носки?
Не знаю.
Перехватываю его взгляд, направленный на мои ноги, обутые в открытые тапочки.
— Наверное. — Бормочу я.
— Наденьте. И сразу под одеяло. — Звучит как приказ.
— Хорошо. — Соглашаюсь я.
Дальше мы спускаемся в полной тишине.
Ну, почти.
«Бам, бам, бам» — моё бессовестное сердце собирается меня выдать!
«Пожалуйста, помолчи!» — прошу его я.
«Он согласился! Согласился! — радостно визжит оно. — И спросил про носки!»
«А они тут вообще причём?»
«Вот же дурочка! Ду-роч-ка!»
— Доброй ночи, — негромко прощается Красавин у двери моей палаты и прежде, чем нас с ним увидят вдвоём, разворачивается и уходит в свой кабинет.
— Доброй ночи, — слетает с моих губ.
Я вваливаюсь в палату, счастливая и пьяная от всего произошедшего. Во мне такая лёгкость, что ноги будто летят над землей. И, несмотря на горящие щёки, которые намекают, что я только что вела себя как доступная женщина, пригласив его домой, я чувствую себя абсолютно счастливой.
Сажусь на кровать, закрываю глаза и улыбаюсь.
Что это сейчас со мной было?
Водопады слёз, истерика, затем тонны счастья…
Я вспоминаю, как горячо он прижимался к моей спине, как крепко держали мою талию и живот его пальцы. Вспоминаю, как проливала слёзы ему в рубашку и как потом умирала от удовольствия, окунаясь в его пряный запах.
Кажется, всё теперь пропахло этим ароматом. Моя кожа, моя ночная рубашка, мои волосы.
«Боже, волосы!»
Я тяну свои спутанные пряди и подношу к носу. Конечно, мне повезло пару раз принять душ за время пребывания в клинике, но они всё равно мерзко пахнут лекарствами, линялым матрасом и больничной едой.
Или нет? Я принюхиваюсь, принюхиваюсь, и всё равно не могу понять, потому что в носу по-хозяйски обосновался аромат парфюма доктора, который обволакивает меня всю ещё с того момента, как я надела на себя его куртку.
