— Сто двадцать на восемьдесят! Хоть сейчас в космос лети! — Встаёт и направляется к двери. И только возле выхода задерживается, чтобы добавить: — Доктор освободится часа в два. Подойди к нему и спроси, отпускает он тебя или нет.
Ожидание утомляет.
Я принимаю душ, расчесываю волосы, привожу в порядок лицо и одежду. Разум подсказывает мне, что нужно собрать вещи, но я специально не делаю этого. Не может быть, что всё закончится так стремительно: наверное, медики должны ещё понаблюдать за мной? Мало ли, что.
Около двух часов дергаю дверь его кабинета — заперто. Спрашиваю доктора в ординаторской.
— Он ещё на операции. — Отвечает мне один из врачей.
Возвращаюсь в палату. Коротаю время за чтением предыдущего выпуска «Manner» в сети. Через час снова иду к доктору в кабинет. Закрыто. Бреду к ординаторской.
— Подождите, сейчас он придёт.
Сажусь на скамеечку возле двери. Минуты тянутся мучительно долго.
Наконец, я слышу его тяжелые шаги по коридору.
Вижу, как он приближается. Лицо усталое, глаза потухшие, на коже капельки пота. Доктор без маски: он комкает в руке её и ещё какую-то цветастую хлопковую ткань — кажется, шапочку. Очевидно, многочасовая операция забрала все его силы.
— Вадим Георгиевич, — вскакиваю я.
Он замечает меня не сразу. Ему тяжело сфокусировать взгляд.
— Да? — Прищуривается Красавин.
Его плечи опущены, спина ссутулена.
Мне срочно нужно что-то сказать, но я смотрю в его глаза и не могу выдавить ни слова. Ему тяжело, ему плохо, он устал, а я тут лезу к нему со своими проблемами.
Поняв это, я вдруг ощущаю стыд.
— Я ждала вас… — Запинаясь, бормочу я. — Мне… Просто…
— Подождите меня здесь. — Отрывисто бросает он, толкает ладонью дверь и скрывается в ординаторской.
Дверь закрывается, и наступает тишина.
Я не вижу, но чувствую, как большой, крепкий доктор там, в комнатке, бессильно обрушивается на маленький диван для отдыха. Мне чудится, что я слышу его глубокое дыхание и мерное биение сердца. Представляю, как он закрывает руками лицо и молчит, чтобы не делиться ни с кем своими переживаниями.
Я тоже опускаюсь на скамейку и принимаюсь ждать. Мне жаль, что нас разделяет сейчас стена, потому что больше всего в этот момент я хочу войти, обнять его и успокоить. Пожалеть. Сама не знаю из-за чего.
— Здравствуйте, — приветствую я ординатора Невелину.
Она выходит из лифта и направляется к ординаторской. Девушка тоже выглядит уставшей и напряжённой.
— Здравствуйте. — Коротко отвечает она, даже не глядя в мою сторону.
Толкает дверь и тоже скрывается в ординаторской.
Следующие десять минут я провожу в относительной тишине, разглядывая остатки былой роскоши — свой маникюр (или то, что от него осталось) и раздумывая, не сгрызть ли мне ногти под корень, как в детстве. Очень хочется — ведь ожидание утомляет.
Медики заходят и выходят из ординаторской, а до меня никому и дела нет. Забыли, наверное.
Но ещё через минуту в проходе вдруг вырастает фигура Красавина.
— Я посмотрел ваши анализы. Вот выписной эпикриз, вот назначения и рекомендации, там всё расписано. — Он протягивает мне бумаги.
— Спасибо. — Тихо произношу я, принимая их.
Неужели, это всё?
— Я не успел посмотреть вас сегодня лично, но, думаю, мои коллеги вполне компетентны. Как вы себя чувствуете? Есть какие-то жалобы?
Я медленно поднимаю на него взгляд. Мне жаль, что всё заканчивается вот так — мы не можем даже нормально поговорить, стоим в коридоре, мимо ходят медики и пациенты стационара, и вообще всё как-то впопыхах.
— Нет. Всё прекрасно, спасибо вам. — Говорю я и разочарованно поджимаю губы. — Значит, я… могу ехать домой?
— Не смею вас дольше задерживать. — Кивает он.
Его лицо выглядит напряжённым, кадык нервно дёргается. Если бы не наше «свидание» на крыше, я бы развернулась и просто ушла. Но сейчас не могу, всё не может закончиться вот так.
— Ах, да. — Он погружает руку в карман своего халата, достает небольшой пакетик и протягивает мне: — Это ваше.
Пакет с одной стороны бумажный, с другой у него прозрачная вставка, и я вижу через неё камешек размером с бусину, только с причудливыми, острыми краями. Она похожа на крохотного ёжика из камня.
— О-о… — Вздыхаю я, принимая пакет и продолжая разглядывать в нём чудище, которое не давало мне спать несколько суток. Ночью мне не удалось разглядеть его, как следует, а теперь увиденное меня просто потрясает. — И кто это? Мальчик или девочка? — Усмехаюсь я.
Потому, что произвести на свет это чудо было раздирающе, ошеломляюще и просто невыносимо больно. Сомневаюсь, что даже роды смогут превзойти по шкале боли изгнание из меня этого маленького террориста.
— Главное, что здоровенький. — Вымученно улыбается мне доктор.
И я снова отмечаю: красивее этой улыбки я ещё ничего не видела. Не зря, она действует на пациентов точно обезболивающее.
— Тогда оставьте на память. — Говорю я, возвращая ему пакетик. — Пригодится для коллекции.
Он усмехается, но так ничего и не произносит.
— Вы уже выписываетесь? — Заставляет меня вздрогнуть голос Людмилы, которая внезапно выходит из ординаторской и появляется из-за его плеча.
Зыбкая романтика момента умирает в зачатке, рассеивается пылью и оседает розовой пеленой в воздухе. Мне снова становится трудно дышать.
— Да, спасибо. — Я прижимаю выписные бумаги к груди.
Доктор прячет пакетик в карман и расправляет плечи. Выражение его лица вновь обретает серьёзное выражение.
— Ну, тогда всего доброго! — Широко улыбается ординатор. — Надеюсь, больше не вернётесь к нам!
Звучит очень вежливо, но я ощущаю это так, будто меня прогоняют.
Сказав это, Людмила поднимает взгляд на Красавина и одаривает его обворожительной улыбкой. Точно также сияли её глаза, когда мы говорили о Никите.
— Я тоже… надеюсь… — Почти шепчут мои губы. И уже громче я добавляю: — До свидания!
Девушка так красноречиво жмётся к его плечу, что я спешу отвернуться и почти бегу к своей палате, чтобы быстрее собрать вещи. Мне кажется, что там — за моей спиной, она берёт его за руку. Это было бы вполне логичным после всего увиденного.
24
— С каких это пор мы прогоняем пациентов? — Интересуюсь я у Люды.
Операция длилась несколько часов, она прошла успешно, но отняла у меня последние силы. Я беру кружку с кофе и понимаю, что пальцы еле удерживают её на весу.
