28
Это самое странное свидание в моей жизни. Если это вообще свидание. Такие, как я, на свидания не ходят, но я здесь, и я стою на пороге её квартиры с подарком и цветами в руках, отчаянно надеясь, что больше никого в квартире, кроме Алисы, не окажется.
Нет, не потому, что я хочу остаться наедине с этой красоткой — хотя, да, я хочу… В общем, к чёрту.
Я стою перед ней, и мои мысли путаются.
На Алисе элегантное чёрное платье, пушистые домашние тапочки, и она выглядит слегка растрёпанной и обеспокоенной. Эта уютность и небрежность её образа буквально лишают меня дара речи.
Так зачем я пришёл?
Кто напомнит?
— Привет. — Хочется сказать мне, но вместо этого я бросаю короткое: — Здравствуйте. — И в тщетной попытке унять волнение, добавляю: — Добрый вечер.
— Добрый. — Улыбается Алиса.
Я слепну от её улыбки и теряюсь окончательно:
— С днём рождения! — Моя рука неуклюже тычет букетом ей в лицо.
— О-о… спасибо… — разглядывая белые пионы, выдыхает девушка.
Берёт букет, аккуратно прижимает к груди, а я решаю нагрузить её ещё одним подарком — вручаю бумажный пакет, криво перевязанный лентой:
— Это вам. — Мой голос звучит так неестественно, будто кто-то натужно кашлянул в железную трубу.
— Что это? — Удивляется она. — Подарок? Не стоило…
— На самом деле, я не знал, что вы любите, поэтому взял… э-м… полезную вещь.
— Да? Спасибо.
Это ужасно. Я не в своей тарелке, и впервые ощущаю себя настолько потерянным и беспомощным.
Что происходит?
— Проходите. — Приглашает меня Алиса, отходя вглубь коридора.
Я делаю шаг, закрываю за собой дверь, скидываю пальто, устраиваю его на вешалке, оборачиваюсь к девушке и только в этот момент отмечаю, что выглядит она неестественно бледной.
— Как вы себя чувствуете? — Интересуюсь я, вглядываясь в её лицо.
И тут же мысленно ругаю себя за тон: обычно с этой фразой и в той же тональности я являюсь к пациентам на утренний обход.
Она не отвечает.
Смотрит на меня, пытается улыбнуться, а затем вдруг швыряет букет с подарком на столик в прихожей и уносится прочь.
Хлопает дверь.
Кажется, девушка закрылась в ванной комнате.
Может, я обидел её?
— Алиса! — Зову я, попутно обводя взглядом квартиру.
Помещение совсем небольшое: гостиная, кухня, да две двери — в санузел и, очевидно, в ванную комнату. Мебели здесь немного, на стенах нигде ничего не висит, и потому квартира кажется необжитой. Возле окна замечаю несколько коробок, поставленных друг на друга, и это только усиливает атмосферу — кажется, будто Алиса только въехала сюда или собирается куда-то переезжать.
Зато с кухни идёт тепло, и доносится аромат мяса со специями. Похоже, девушка что-то готовила к моему приходу.
— Алиса? — Я останавливаюсь у двери в ванную комнату. — У вас всё в порядке?
Наклоняюсь к двери, и в этот момент с той стороны доносится характерный звук — кажется, девушку тошнит. Вот чёрт…
— Нет. — Пищит она. — Не в порядке.
И звук повторяется.
«Бедная…»
— Я могу вам помочь? — Интересуюсь я.
— Мясо. — Стонет Алиса. — Запах! Я не могу… — Звуки повторяются. — Не могу выйти, он везде…
И тут я догадываюсь.
Однажды, когда Аня была беременна Антошкой, она решила сварить уху. Вернувшись со смены, я застал её рыдающей на лестничной клетке. Она жаловалась, что не может вернуться домой, потому что запах буквально «преследует её», и поэтому просидела в слезах на ступенях в подъезде целых два часа.
Токсикоз.
Я засучиваю рукава рубашки и направляюсь в кухню.
Распахиваю там окно, беру прихватку, достаю мясо из духовки, перекладываю в найденный в шкафу стеклянный контейнер и плотно закрываю крышкой. Расправившись с тем, что должно было стать нашим ужином, я проветриваю и убираю помещение. Оставив дверь в кухню закрытой, я распахиваю окно в гостиной и возвращаюсь к двери в ванную комнату.
— Минут через пять можно будет возвращаться. — Сообщаю я Алисе. — Сейчас кухня проветривается.
— Спасибо. — Всхлипывает она.
— Как вы там?
— Простите меня, я всё испортила…
— Вовсе нет. — Убеждаю её я.
Через пять минут девушка выходит.
Она умылась, и теперь выглядит ещё более нежной, свежей и уязвимой. При её появлении моя уверенность в себе улетучивается вместе с запахом мяса. Моё сердце стучит, как многотонный паровоз.
— Мне уже лучше. — Сообщает Алиса, виновато оглядывая гостиную.
Я закрываю форточку.
Мы молчим.
Смотрим друг на друга.
— Если вы голодны, мы можем сходить в ресторан. — Брякаю я. Девушка ломает пальцы, кусает нижнюю губу, и я догадываюсь, что сморозил глупость. — Хотите, просто прогуляемся?
— Я не знаю… — Она выглядит расстроенной.
— Вам нужен свежий воздух, идёмте. — Почти приказываю я.
Помогаю ей одеться, и вывожу Алису на улицу.
Обычно я использую этот тон разговора, когда вижу, что нерадивый пациент отказывается принимать лекарства — это всегда помогает, и теперь мне становится неловко, что я применил его и в жизни.
— Теперь мне действительно легче. — Признаётся девушка, когда мы отходим от дома.
Каблучки её демисезонных ботиночек тихо стучат по асфальту.
Мы идём вдоль вечерней улицы, под нашими ногами хрустят сухие желтые листья, а над головами разливается густой оранжевый свет фонарей.
Нужно о чём-то говорить, нужно взять её за руку, нужно разрядить обстановку, но… я кажусь самому себе обросшим тиной, тяжёлым болотным камнем. Тянуться к этой девушке — всё равно, что тянуться к свету из мутной воды: цель кажется недостижимой, а старания напрасными. Ей не место в моём личном душевном болоте.
— Почему вы позвали меня? — Спрашиваю я, когда мы в тишине проходим метров двести.
— Вам ответить честно или соврать? — Уточняет Алиса, кутаясь в воротник серого пальто.
Мы на равном отдалении от двух фонарей, в отрезке темноты и прохлады, и я не вижу её лица, но чувствую, знаю, что она сейчас улыбается.
— Скажите правду. — Прошу я.
А у самого пальцы потеют — настолько велико желание взять её за руку.
— Наверное, я просто ухватилась за возможность увидеть вас снова.
