Интервьюируемый должен это понимать, как вынужденность сначала думать, а потом говорить, а не наоборот. Потому, что нет ни единого шанса на то, что можно будет вернуть сказанное — «слово не воробей», ну, и так далее.
— Я как раз занимаюсь твоим материалом. — Говорю я, откидываясь в кресле. — Ты хочешь ознакомиться с ним до публикации, да?
— Вообще-то, да… э…
— Дубровский, — я вытягиваю ноги и любуюсь острыми носами своих туфель, — ты же понимаешь, что я не могу устроить тебе «утверждение текста»? Максимум, что я могу — это поправить мелкие ошибки в построении предложений, а всё остальное — на откуп редактора, таковы правила.
— Да но…
— И мы вели видеозапись.
— Я не…
— И статью утверждает Алла Денисовна, а ты прочтёшь её в свежем номере. — Теперь я любуюсь своим маникюром. — Единственное, что я могу для тебя сделать, это прислать материал для ознакомления. Прочтёшь его, посмотришь, как будет выглядеть готовый вариант, подготовишься морально. Но… ты ведь присутствовал на беседе, так? Знаешь, что примерно выйдет в итоге.
— Алиса. — Голос Дубровского звучит серьёзно, даже почти траурно.
— Да?
— Я звоню не по поводу интервью.
— Правда? — Я выпрямляюсь, прочищаю горло. — А… зачем тогда?
— Я хочу встретиться.
— С кем? Со мной? — Рискуя показаться тупой, уточняю я.
— Да.
Вот это поворот.
— И с какой целью?
— Нам нужно поговорить.
А вот это мне уже не нравится. Нехорошим предчувствием, как бетонной плитой, мне сдавливает грудь, становится тяжело дышать.
— Хорошо, заезжай в офис… — Я пожимаю плечами, оглядывая коллег, занятых каждый своей работой.
— Наедине. — Добавляет Никита.
— А это ещё зачем? — Восклицаю я излишне громко.
И на меня уставляются не меньше десятка пар глаз.
Чёрт!
Я ставлю локти на стол и опускаю голову, пытаясь закрыться от них:
— Зачем тебе разговаривать со мной наедине?
— Ты поужинаешь со мной? — Отвечает вопросом на вопрос Никита.
— Я? С тобой?! — Шепчу я. — Ты что, с ума сошёл, Дуб… Дуб… — Мне приходится отвернуться к стене. — Никуда я с тобой не пойду!
— Брось это, Алис. — Теперь его голос звучит мягко. — Нам не из-за чего воевать. Я просто хочу посидеть с тобой в приятном месте, поговорить по душам, вкусно поесть, узнать, как твои дела.
— Мои дела? — Кричу я шёпотом, закрыв ладонью динамик от посторонних. — Какая тебе разница, как мои дела? Мне вот, например, насрать, как твои дела, и тебе тоже должно быть всё равно. Мы разошлись. Всё! Точнее, не так — это ты бросил меня!
— Да, и мне очень жаль. Поверь.
— Ну, уж нет! Нас с тобой ничего больше не связывает, Дуб… Нас ничего не связывает! Что тебе от меня нужно?
— А вот тут ты ошибаешься, Алиса. — В трубке шуршит от его тяжёлого дыхания. — Нас связывает наш будущий ребёнок, дорогая, и об этом мы должны поговорить.
«Что?!» Какая я ему «дорогая»?! Пусть зовёт так свою Нельку!
Мне дурно. Мне нужно на свежий воздух.
— Что?! — Я вскакиваю, сбиваю на ходу корзину для бумаг и выбегаю в коридор. Мне плевать, что коллеги будут шептаться обо мне за спиной, плевать, что они подумают, я просто лечу по коридорам в другой конец здания, чтобы там никто не помешал мне орать на этого придурка Дубровского. — Что ты сказал?! Наш ребёнок? Наш?!
— Так я и сказал.
— Да ты не имеешь к нему никакого отношения! И об этом нечего разговаривать. Он вообще не твой! Ты ему никто! Во всех смыслах никто!
— Я понимаю, что был не прав. — Слышится голос Никиты.
Он спокоен и решителен, и это выводит меня из себя ещё сильнее. Я чувствую, как леденеет в желудке, как ноги перестают слушаться, и как нарастает гул в ушах. Я наваливаюсь на стену и заставляю себя дышать.
«Дыши, Алиса, дыши. Вдох, выдох! Вдох, выдох! Это тебя не сломит!»
— Но я обещаю всё исправить. — Добавляет Дубровский. — Давай встретимся и всё решим.
— Что решим? Ты что, обкурился? — Стону я. — Нам нечего с тобой решать, Никита.
— Я знаю, что ты очень сердишься на меня. Но позволь…
— И больше мне не звони! — Выпалив это, я сбрасываю звонок и закрываю глаза.
Моя грудь продолжает ходить ходуном от частого дыхания.
«Дыши, просто дыши»…
41
Вадим: «Жду тебя на улице»
Я: «Скоро буду!»
Вадим: «Встретимся у выхода»
Меня охватывает необыкновенное волнение. Мы заранее не договаривались о встрече, но как же приятно, что он приехал! Значит, скучал!
Я моментально забываю обо всех невзгодах. Бегу в уборную, поправляю причёску, макияж, затем возвращаюсь в офис и доделываю свою работу.
Труднее всего усидеть на месте, гипнотизируя часы. До конца рабочего дня остаётся всего пять минут, и это время превращается для меня в настоящую пытку. Мы с Вадимом не виделись чуть больше суток, но, кажется, прошла вечность. Мне не терпится увидеть его и обнять!
— Куда намылилась? — Спрашивает Катя, подходя к моему столу.
Её не парит, что рабочий день официально ещё не окончен. Она выключила компьютер ещё десять минут назад и уже разгуливает по офису в плаще.
— Не волнуйся, не на встречу с Никитой. — Отвечаю я, выключая ноутбук.
— Вот и правильно. — Кивает подруга. — Не стоит идти у него на поводу. Ты на этого хмыря надышаться не могла, в глазки ему заглядывала, всячески ублажала, а перед этой Нелли ему самому стелиться приходится. Сравнение, как говорится, не в её пользу. Вот и вспомнил, гад, что у него ребёнок будет! Козлина недоделанная!
— Тс-с, — прошу я. — Можно не орать о ребёнке на весь офис?
— Слу-у-ушай. — Тянет Катя, перехватывая мой взгляд в карманное зеркальце. — А чего это ты так волнуешься? Не на свидание ли с доктором Красавчиком собралась?
Я прячу зеркальце в сумочку.
— Собралась.
— Ух, ты! — Она трясёт рукой, будто обожглась. — Надеюсь, ты надела свои новые, счастливые трусы?
— Катя! — Испепеляю её взглядом.
Если весь офис и не услышал о счастливых трусах, то Владичка уж точно: он даже повернулся к нам левым ухом — оно у него сильнее оттопырено и используется как локатор по сбору шпионских данных.
— Срочно бросай всё и беги к доктору! — Приказывает подруга.
— Ещё две минуты до конца. — Отказываюсь я.
