— Сына, говоришь? — Улыбается Катя.
— Что?
— Ты сказала, что у тебя будет сын.
— Да? — Я задумываюсь. — Хм…
— Ты думаешь, будет мальчик?
Я кладу ладонь на живот.
— Не знаю…
— А моей соседке Светке уже на четырнадцатой неделе сказали, что у её пупсика писюлёк между ног болтается! Во-о-от такой крохотный, прикольно, да?
— Правда? — Теперь я кладу на живот уже обе ладони. — А я даже и не думала, хочу ли я знать, какого он пола. Разве это так важно?
— Ну, ты же не полоумная, чтобы тоннами скупать розовые или голубые ползунки? Значит, не важно. Оформим детскую в нейтральных тонах, наберём желтых, зеленых, белых пижам и бодиков, купим красную коляску… — Катюха мечтательно закатила глаза. — Слушай, а, может, попросим врача сказать пол ребёнка только мне?
— Хочешь, чтобы все узнали, скажи Морозовой! — Смеюсь я.
— Чего-о-о? Хочешь сказать, что я болтлива?
— Ещё как!
— А кто старательно молчит про твою тайну, а? — Шепчет она.
— Девушки! — Прерывает нашу взаимную пикировку Владик.
Мы оборачиваемся и видим в его руках вазу, заполненную красными розами на длинной ножке.
— Ого, что это? — Спрыгивает с моего стола Катька.
— А это Алисе. — Играя бровями, сообщает он. — И там ещё. — И кивает в сторону двери.
Мы оборачиваемся и видим, как шестеро молодых людей по очереди заходят в офис, ставят на пол вазы с различными букетами и выходят.
— Там целый грузовик, если я правильно понял. — Добавляет Владик. — И все Кукушкиной.
— Кому? Мне?! — Не верю я.
— Тебе, тебе. — С загадочным видом кивает коллега. — Ты же Кукушкина? И вот, тут записка.
Он протягивает мне карточку.
«Я всё исправлю, клянусь, только дай мне шанс. Люблю тебя. Никита Д.» — читаю я.
Поднимаю взгляд на Владика и понимаю, что тот уже в курсе содержимого этой записки.
— Ну-ка, дай. — Выхватывает её у меня Катя.
— Я… я… — заикаюсь я, оглядывая всё возрастающее количество букетов в офисе.
— Лучше подумай, куда ты их денешь до прихода Аллочки. — Советует Владик. — У неё аллергия, забыла?
— Да, конечно. — Растерянно бормочу я.
Но думать уже некогда, да и букеты выносить тоже, ведь в офис вслед за курьерами врывается Барракуда. Входит, с недоумением озирается, затем снимает солнечные очки и восклицает:
— Это что здесь происходит?! Кто посмел?!
46
— Это я.
Взгляд шеф-редактора мощным лазером движется по офису и, наконец, останавливается на мне. Он испепеляет, и я почти физически чувствую, как начинает попахивать жареным.
— Кукушкина?!
— Простите. Эти цветы — они мои. — Пожимаю плечами.
— И зачем ты приволокла их все сюда?! — Алла Денисовна яростно взмахивает руками. — Смерти моей зах… зах… за-а-а-а-а-апч-ху-у-у-уй! — Вдруг чихает она.
И с трудом удерживает равновесие. Но очки от Chopard уже не спасти — они выпрыгивают из её пальцев и летят на пол. Хрясь! И одно из стёкол разлетается на части от удара.
Все замирают.
Владик хватается за сердце, Катя испуганно отводит взгляд, и только курьерам всё равно — им хоть Шопар, хоть Скипидар, они не разбираются в стоимости очков, их дело- доставить заказ. Что они и продолжают делать, внося в офис всё новые и новые вазы с цветами и не обращая внимания на внезапно воцарившуюся тишину.
— Откуда?! — Дрожа, взвывает Барракуда. — А главное, зачем?! — Рявкает она на меня.
И смотрит на разбитый аксессуар, словно на погибшее дитя. Её глаза слезятся, нос беспощадно краснеет.
— Я не специально. Мне… мне прислали. — Бормочу я.
— Кто?! — Сокрушается она, изящно наклоняясь и подбирая очки (или, вернее, то, что от них осталось). Оглядывает и швыряет обратно на пол.
Её глаза наполняются влагой.
«Чёртова аллергия» — догадываюсь я.
Но, судя по лицу, гибель любимых очков тоже сыграла немалую роль. Аллочка в бешенстве.
— Кто?! — Повторяет она.
Катя прячет карточку за спину, а Владик молчит.
— Э… ну… — Я нервно чешу лоб.
— Ко мне в кабинет, жи-во-о-о! — Бросает она, а затем оборачивается к Владику. — Убрать здесь всё и проветрить!
— Конечно, Аллочка, сейчас всё вынесем, сейчас всё… — И её прислужник бросается грудью на защиту офиса: прыгает, как отважный ниндзя, наперерез курьерам: — Так! Всё! Внимание! Стоп! А теперь берём всё и выносим отсюда, во-о-он в тот зал! В конце коридора, вон туда! Эвакуируем всё отсюда!
Через минуту я уже сижу в кабинете Барракуды.
Нас разделяет большой круглый стол. Начальница капает себе в стакан с водой какие-то капли, а я пялюсь через панорамные окна на крыши соседних домов и кусаю губы.
— И как это понимать, Кукушкина? — Выпив залпом содержимое стакана, гремит Денисовна.
Достаёт зеркало и начинает поправлять макияж. Её безупречные стрелочки потекли, а веки опухли. Надо же было этому идиоту Дубровскому прислать свои дебильные цветы в такой неподходящий момент! Да ещё и в таком количестве. Он будто решил подарить мне по букету за каждый день, что мы когда-то были вместе.
— А понимайте, как хотите. — Не выдерживаю я. — Не собираюсь я отчитываться за всех придурков, которые шлют мне свои веники!
И вдруг понимаю, что мне отчаянно хочется плакать. Достало всё! Один мужчина, которого не желаю видеть до конца своих дней, присылает мне цветы, а второй, от которого всё ещё жду объяснений, не соизволит даже позвонить! Да пошли они все! Козе в трещину!
— Кукушкина, ты к-как со мной разговариваешь? — Приподнимается с кресла Барракуда.
А я даже не смотрю на неё. И она пусть тоже идёт — вслед за ними.
— Да так, как вы заслуживаете. — Бросаю я. — Достали уже со своими воплями! Хотите, увольняйте, мне плевать с высокой колокольни и на вас, и на всё остальное!
И тут меня прорывает. Будто кто-то выстрелил слезами из стартового пистолета: бдыщ, и понеслась! Сопли, слюни, ручьи слёз — в пору нести ведро.
— Та-а-ак. — Алла Денисовна наливает стакан воды и ставит рядом со мной. — Выпей-ка, дорогуша, и давай, рассказывай, что там у тебя стряслось.
— Да ничего. — Всхлипываю я.
И утираю лицо рукавом. Светлая ткань пиджака щедро впитывает и мои слёзы, и косметику, и даже сопли.
— Держи. — Подаёт мне салфетку Барракуда. Она брезгливо морщится, но всё же её голос звучит непривычно тепло и мягко. — Говори, что там у тебя стряслось, Алиса?
