— Я не злюсь. — Хрипло говорю я.
— Я такая глупая, прости. — Полина пожимает плечами. — Мне плохо, тебе плохо, и я почему-то решила, что так мы… ну, ты понимаешь… сможем заглушить нашу боль. — Девушка разводит руками. — Чуть не причинила тебе ещё большую боль, Вадим.
— Я же сказал, что не сержусь. — Произношу я и вздыхаю. — Аня всегда заботилась о тебе и, думаю, она была бы рада тому, что ты закончила учёбу, нашла работу и пытаешься устроиться в жизни. Если что-то понадобится, звони.
— Хорошо. — Кивает она.
Но обнять меня так и не решается. Да и не к чему это. Лишнее.
Сестра моей покойной супруги уходит, молча, а я даже не иду провожать её в коридор.
Когда хлопает дверь, я просто падаю на кровать, смотрю в потолок и лежу так до самого вечера. Когда за окном начинает смеркаться, я встаю, звоню в клинику, сообщаю, что беру несколько дней отгулов и иду в ванную.
После душа мне дышится легче, но камень, который висит на душе, по-прежнему тянет к земле. Я прохожу мимо детской, стараясь не заглядывать внутрь, иначе моё воображение нарисует сына, который что-то пишет в прописях за своим письменным столом, и прохожу мимо спальни, где мне может померещиться, что Анна поливает цветы, напевая что-то себе под нос.
Я иду в гостиную, достаю телефон и по памяти набираю номер Громова.
— Да. — Раздаётся бодрый голос на том конце.
Сначала у меня не получается выдавить из себя ни звука, но потом, поняв, что если не сделаю этого сейчас, то не сделаю никогда, я твёрдо произношу:
— Привет.
— Вадик? — Теперь его голос звучит растерянно.
— Да. — Хрипло отвечаю. — Это я.
— Красавин? — Всё ещё не верит он.
— Прости, что беспокою тебя.
— Хм, — усмехается Громов, — тебе одним «прости» не отделаться, ты не разговаривал со мной два года! Целых два года, негодяй!
— Мне нужна твоя помощь. — Прямо говорю я. — Давай, встретимся? Сможешь прийти?
— Здрасьте, приехали! — Возмущается он. — Забыл меня на целых два года, избегал встреч, не брал трубку, а тут на тебе — звонит! Ещё и помощь ему нужна! И не стыдно перед другом?
— Паш, мне твоя помощь не как друга нужна. — Я сам не узнаю свой голос, он звучит глухо и надтреснуто. — Мне нужна квалифицированная помощь психиатра.
— Что случилось? — Спрашивает он серьёзно.
— Мне нужно поговорить.
— Без проблем. Чего же ты раньше не позвонил?
«Боялся признать проблему. Не хотел, чтобы ты меня «лечил»».
— Куда мне приехать? — Я знаю его адрес, но все равно готовлюсь записывать.
— А ты дома?
— Да.
— Тогда я сейчас сам приеду. — Говорит он. — Жди.
Через час мы уже сидим на моей кухне. Пашка пьёт водку и закусывает принесённой им же курицей-гриль, а я сижу напротив и стараюсь дышать ровнее, чтобы не вывалить на него разом все свои переживания.
Наверное, нормальный сеанс общения психиатра с пациентом должен выглядеть как-то иначе, но когда друг с другом взаимодействуют два практикующих врача ситуация может выглядеть и так.
— То есть, ты и сейчас их видишь? — Прищурив один глаз, с подозрением интересуется Громов.
— Нет. — Я мотаю головой. — Вижу только, когда в квартире больше никого нет. Только в тишине.
— И сейчас в комнате никого нет? — Смотрит мне прямо в глаза друг.
— Нет! — Устало отвечаю я. — Послушай, Паш, они — не галлюцинации. Не явные, не кажущиеся реальными, не бесплотные духи — ничего из этого. Я их… визуализирую, понимаешь?
— Угу. — Хмурится он, прекращая жевать курицу.
А затем задаёт кучу наводящих вопросов, после которых я чувствую себя конченым психом.
Описываю, что вижу, как вижу и когда, рассказываю, как дорисовываю в воображении лица тех, кого потерял, и как пытаюсь услышать их голоса, когда в тёмной пустой квартире представляю, что они рядом со мной.
А затем я говорю, что устал, что уже схожу с ума, и что хочу остановить всё это ради человека, которого люблю. Хочу освободить в своём сердце и в разуме место для Алисы, чтобы начать всё с чистого листа. Рассказываю ему о том, что хочу быть достойным её, и что боюсь оказаться сумасшедшим и испортить её жизнь.
Пашка долго слушает, но, похоже, услышанное не пугает его. По тому, как расслабленно он начинает жевать свою курицу дальше, я понимаю, что шанс на нормальную жизнь у меня ещё есть.
— Ты явно не мой клиент, выдохни. — Разрешает Громов, когда я, наконец, затыкаюсь. — Я дам тебе телефон хорошего психотерапевта, проработаете с ним травматический опыт, а с остальным ты и сам справишься. Тем более, что первый шаг ты уже сделал — позволил другому человеку войти в твою жизнь. Второй шаг — тебе придётся ей открыться. По-настоящему.
— А третий?
— А третий… — Пашка с умным видом оглядел кухню. — Ты готов к тому, что Алиса вытеснит собой все эти твои «визуализации»? Готов их отпустить ради неё?
Я с трудом вдыхаю, а затем выдыхаю. Сначала у меня получается только кивнуть, но затем я выдавливаю:
— Готов…
— Тогда вот тебе мой совет. Третьим шагом должна стать уборка в твоём храме страданий, а четвёртым — его продажа. Ты избавишься от квартиры, в которой всё напоминает о них, и купишь себе дом за городом. Свежий воздух, меньше шума — у вас ведь скоро родится ребёнок? Вот. Ему будет полезно.
— Продать квартиру… — киваю я.
Что ж. Это разумно. Я мог бы.
— Да, — подтверждает Пашка. — А то ты тут как на кладбище, бр-р-р! У меня самого бы кукуха поехала! Как у моих подопечных!
«Кукуха» — улыбаюсь я.
На ум приходит одна улыбчивая пациентка, которая стала для меня особенно дорога, и на душе сразу становится теплее.
— Это будет долгий путь, но ты справишься. — Хлопает меня по плечу Громов. — Так что крепись!
И я второй раз за долгое время чувствую в себе силы жить. Первый был, когда я встретил Алису. И мысль об этом заставляет меня улыбнуться ещё раз.
48
— Нужно купить новый лифчик. — Ворчу я, поправляя лямки. — Моя грудь больше не вмещается в этот.
Почти все покинули офис, осталось всего несколько сотрудников, но я забыла, что среди них и мужчина — Владик. И он, собирая со стола бумаги в этот самый момент пялится на то, как я бесцеремонно шарю руками у себя под блузкой.
— Никак не могу привыкнуть к тому, что он не гей. — Говорю я, отворачиваясь к стене.
— А мне нравятся твои новые сиськи, — замечает Катька, примеряясь ладонями к моей груди. — Красивые!
