Имеются и косвенные, но достаточно убедительные данные. В окружении Голощекина и его сподвижников имелся тайный агент спецслужб антибольшевистского движения. От него субинспектор М. Тапашманов в августе 1918 г. получил сведения следующего содержания: «Числа около 15 июля с. г., в одно из воскресений, в лесу была компания гулявших, которая состояла из нижепоименованных лиц: 1) военный комиссар Голощекин, 2) его помощник Анучин, 3) жилищный комиссар Жилинский, 4) Уфимцев*, 5) Броницкий11, б) Сафаров, 7) Желтов и 8) фамилию установить не представилось возможным. Все были с девицами. Будучи в веселом настроении, горячо обсуждали вопрос, как поступить с бывш[им] Государем-Императором и его семьею. Причем Голощекин и Анучин, Жилинский и Сафаров категорически заявляли, что нужно все семейство расстрелять. Другие же, как то: Уфимцев, Броницкий, Желтов и фамилию которого установить не удалось, шли против и высказывались, что царя убивать не надо и его не за что, а нужно расстрелять царицу, так как во всем этом деле виновата она. Причем, не докончив этот разговор, разошлись по лесу гулять...»12.
Не берусь комментировать услышанный агентом разговор между подгулявшими коммунистическими лидерами и видными военными работниками Урала. Агент мог скрываться под личиной шофера, возничего или хозяйственника, доставившего продукты для пикника. Отмечу лишь, что все названные им лица являлись близкими Голощекину помощниками, друзьями. Можно заключить, что гуляли они в связи с возвращением Голощекина и обсуждали вопрос, за разрешением которого он ездил в Москву. Предметом разговора была Семья Романовых; Голощекин, конечно же, не мог сказать, тем более в присутствии «девиц», агента-человека не своего круга, что вопрос уже решен однозначно. Обратим внимание на дату «около 15 июля с. г., в одно из воскресений». Воскресенье приходилось на 14 июля. Среди гуляющих не было и не могло быть Юровского. По прибытии утром 14-го июля, в воскресенье, Голощекин, по-видимому, сказал тому о решении, принятом в Москве, и отдал распоряжение подготовить все для казни, которая совершится в ближайшие дни. Юровский сразу же оказался весь в «заботах». По своей ли инициативе или по решению Голощекина, верхов, но Юровский в тот же воскресный день организовал для заключенных ДОНа, без их просьбы, богослужение — обедницу13. Приглашенные для этого отец Иоанн (протоиерей И. В. Сторожев*, уже отправлявший до того службу в доме Ипатьева и ставший в силу обстоятельств последним священником, служившим для Царской Семьи и ее слуг) и дьякон Б. Буймиров переспросили: «Обедню или обедницу?» Юровский сказал «обедницу» и даже написал это. Обедница в отличие от обедни или литургии (главной и важнейшей службы), если говорить об основном, кратковременна, не требует особых приготовлений и церковных принадлежностей, является лишь ее некоторым подобием. Юровский спешил, экономил время. Сторожев и Буймиров датируют это последнее богослужение 14 июля14. С 14 июля цареубийство стало делом решенным. Открылся новый, короткий и заключительный акт трагедии.
Итак, с возвращением Ш. И. Голощекина из Москвы маховик уничтожения Царской Семьи стал стремительно набирать скорость. Это само по себе никак не говорит о запрете Лениным или Свердловым цареубийства, слухи о котором распространялись и в те дни, и поныне. Голощекин, уезжавший в центр, чтобы определенно договориться о его свершении или выслушать окончательное решение, искомый и ожидаемый результат получил. Этого и следовало ожидать, исходя из антиромановской ориентации и поведения первого вождя, о чем свидетельствуют как приведенные выше документальные данные, так и другие, речь о которых пойдет далее. П. М. Быков справедливо, со знанием дела писал в своей первой, затем запрещенной публикации «Последние дни последнего царя»: «Вопрос о расстреле Николая Романова и всех бывших с ним принципиально был разрешен в первых числах июля»15. Новым и важнейшим доказательством решения вопроса об уничтожении узников Ипатьевского дома именно в Москве является снаряжение там и посылка в Екатеринбург вместе с Ш. И. Голощекиным представителя большевистского руководства в сопровождении специально созданной команды ВЧК. Выясняется, что был уполномоченный центра, живой свидетель, воплощавший волю Дзержинского, Свердлова, Ленина в деле уничтожения Царской Семьи, о котором следует рассказать.
Уполномоченный председателя ВЦИК и председателя ВЧК, о котором еще пойдет речь, докладывал, что прибыл в Екатеринбург вместе с Голощекиным именно 14 июля 1918 г.16. К этому дню в Москве все было решено. К документам, доказывающим прямую причастность Свердлова и Ленина к решению вопроса о казни Николая II и его Семьи, давным-давно ставшим известными следствию, зарубежному, а затем и нашему читателю, привлекаемым современными российскими авторами, добавляются и данные о их посланце. Владея этими сведениями, легко опровергнуть упорных, хотя и немногочисленных защитников «величия и чистоты» кремлевских вождей.
Возвращение Голощекина из Москвы вместе с видным чекистом, уполномоченным вождями на участие в уничтожении Царской Семьи, и последующие действия являются новым и наиболее весомым доказательством того, что Романовых убивали в Екатеринбурге по приказу Ленина и Свердлова, при прямом соучастии их человека и посланной с ним команды. Кто он — этот уполномоченный чекист, какими были его задание и роль в деле убийства Царской Семьи? Данные об этом есть в документах, докладах, сообщениях этого чекиста высшим руководителям ОГПУ-НКВД в 1920-1930-х годах, строго секретной переписке с ними. Эти документы связаны с сокровищами Романовых, выявлением которых на протяжении всей своей карьеры и занимался упомянутый чекист. Со времени командирования в июле 1918 г., участия в уничтожении Царской Семьи, и потом будучи в генеральских чинах он был связан с этим. Здесь и далее автор опирается на ряд документальных источников, в числе которых и приводимые в упоминавшейся книге И. Л. Бунича «Быль беспредела, или Синдром Николая II», совпадающие или перекликающиеся с другими, в частности с хранящимися в архиве управления ФСБ по Свердловской области. Конечно же, вопрос о степени достоверности приводимых указанным автором документов требует дополнительной проверки. В книге Бунича значится, что этот чекист по крайней мере с 1922 г. действовал под именем Александра Ефимовича Лисицына*. На мой запрос в 2000 г. о Лисицыне Центральный архив ФСБ РФ ответил письмом за подписью его начальника Н. П. Михейкина: «В отношении интересующего Вас Лисицына А. Е. сообщаем, что в Центральном Архиве ФСБ России сведений на него не имеется». Так ли это, под каким именем действовал чекист — сказать трудно. По видимому, как было принято в спецорганах РСФСР и СССР, фамилия Лисицын была вымышлена в конспиративных целях; имя и отчество, возможно, остались собственные.
По всей видимости, он родился в России, но длительное время проживал в европейских странах, а после февральских событий, как и многие другие, вернулся из эмиграции. В 1936 г. он писал заместителю наркома внутренних дел Я. С. Агранову*: «Вы знаете цели, с которыми появились в России все, начиная с Ленина и кончая мной... Никто не понимал опасности входа в этот туннель»17. Очень меткое замечание относительно роли Ленина, тысяч всякого рода людей, в том числе проходимцев, стремившихся расшатать и свалить неустоявшийся демократический режим в России. Лисицын (будем называть его так) был весьма образованным человеком, знающим много языков. «Я знаю не только немецкий, но также французский, итальянский и английский», — отмечал он. Он знал очень хорошо и русский, а также идиш. Об этом он писал наркому внутренних дел Г. Г. Ягоде* в 1933 г. в связи с тем, что тот выяснял один из вопросов, связанных с выполнением Лисицыным задания в Екатеринбурге, встречей с Юровским, пребыванием в ночь с 16 на 17 июля в доме Ипатьева. О своей национальной принадлежности Лисицын не говорит, но определенно отрицает немецкую: «Я вовсе не выдавал себя за немца. Юровский сам заговорил со мной на немецком языке, и я ему на нем отвечал. Я знаю не только немецкий...»18 О русском языке он не говорит, а о других говорит, как об иностранных. Следовательно, русский или идиш был для него родным.
