Если исключить эту гипотезу, считать, что названная команда из 7 человек действительно была доставлена из Камышловского полка, то получается наслоение — та или иная степень задействованности в подготовке убийства трех команд: внутренней охраны облчека, команды из Камышловского полка и команды ВЧК Лисицына. Конечно, могло быть и так: три команды для сверхподстраховки. Но местная чекистская команда внутренней охраны (ее большинство), усиленная персонально назначенными убийцами из актива облчека, карателей с ВИЗа, с большим рвением выполнила поставленную перед ней задачу. Наконец, еще одна, наиболее основательная версия: команда из 7 австро-венгров могла быть той самой, что охраняла поезд с драгоценностями, который возглавлял Ф. Ф. Сыромолотов и который из-за антибольшевистского восстания в Ярославле с пути был возвращен в Пермь. Напомню, что 8 июля 1918 г. А. Г. Белобородов направил в Пермь телеграмму в три адреса: «Военком, Лукояноеу, уполномоченному облсовета Матвееву Королевские [номера], Сыромолотову».
Телеграмма в военный комиссариат однозначно адресована губвоенкому М. Н. Лукоянову, но не его младшему брату Ф. Н. Лукоянову — председателю облчека. Последний еще находился в Екатеринбурге. Следовало распоряжение о замене команды охраны поезда Сыромолотова: «Если можно заменить безусловно надежными людьми команду охраны поезда, всю смените. Пошлите обратно в Екатеринбург»85. Начальнику команды В. П. Матвееву надлежало оставаться в Перми. Надо полагать, что команда после такого распоряжения, возможно, частично была действительно возвращена в Екатеринбург. Она-то и могла состоять из тех 7 человек. И коль скоро она была охранной в поезде, а В. П. Матвеев, именуемый и «уполномоченным облсовета», и «комендантом поезда», оставался в Перми, в Екатеринбурге действительно не появлялся, прибыл на бронепоезде лишь в последний момент его эвакуации, по охранно-поездной традиции он — Лаонс Горват (Хорват) и мог быть назначен и поименован «комендантом». Команда могла вернуться в Екатеринбург, очевидно, для возможного использования в расстреле Царской Семьи, к приезду из Москвы Голощекина. Могла стать она и резервной, действующей в ДОНе для усиления охраны. Если она в июне — начале июля была подобрана из отряда интернационалистов, который должен был включиться в состав Камышловского полка, то ее могли условно числить за этой же красноармейской частью.
И. П. Мейер был выходцем из среды тех же интернационалистов, отступивших из Сибири и в итоге в основном включенных именно в 1-й Камышловский полк. Команда Хорвата — реальность. Отсюда, в связи с анализом документа № 2, требуется и более взвешенный подход к оценке и публикаций, и документов, материалов Мейера, дальнейшее тщательнейшее изучение их природы по источникам. Серьезным подтверждением мнения, что в документе И. П. Мейера, подлинном или поддельном, военнопленные — австро-венгры из команды Матвеева могли быть возвращенными по требованию Белобородова и именно в указанное время, являются свидетельства самого начальника команды. Владимир Павлович Матвеев был видным чекистом, до того выполнял различные ответственные задания областных властей, в частности с февраля 1918 г. «подавлял контрреволюцию» в Вятке, вскоре по возвращении в Екатеринбург был назначен политическим комиссаром Академии Генерального штаба, осуществил разоружение ее командно-преподавательского состава и слушателей. В середине июля он был назначен «начальником чрезвычайной охраны поезда специального назначения», увозившего для доставки в Ярославль или Москву около 600 пудов золота, платины и массу денежных знаков из банков. В 1932 г. В. П. Матвеев издал беллетризованные воспоминания — повесть «Золотой поезд», четырежды переиздававшуюся в послевоенные годы. В ней он, называя себя — героя повествования — Б. П. Ребровым, описывает организацию, путь и перипетии этого поезда. «Головановым», «Егорычем» (судя по всему Александром Георгиевичем Белобородовым, которого многие по-русски называли Егорычем) ему было отдано распоряжение: «Для перевозки золота возьми в Горпродкоме грузовики и пленных австрийцев. Разговоров с ними поменьше, да они и не поймут, что грузят». Далее Матвеев пишет, как он этих австрийцев впускал в золотосплавочную «по три человека» и они выносили груз. Матвеев подчеркивает плохое знание ими русского языка («Шорт! Нишего не понимайт!»), что в щекотливых операциях особо ценилось. Он пишет, что команда охраны поезда в целом была значительной (около 30 человек) и по составу пестрой. Костяк ее составляли «дружинники» — бойцы коммунистической дружины, переименованной затем в «образцовый батальон» Уральского обкома РКП(б), о чем уже говорилось. Формирование осуществляло в то время охранные функции. Были в охране поезда и красногвардейцы из левых эсеров и анархистов, с которыми «дружинники находились в неприязненных отношениях».
К сожалению, Матвеев не называет поименно охранников, и конкретно австрийцев вообще. Но важно констатировать, что группа таковых в распоряжении его находилась и оказалась причастной к событиям в ДОНе, но, видимо, лишь в его внешней охране.
Принимая как реальность прибытие из Перми части команды охраны поезда Матвеева, в лице Хорвата и других, мы сталкиваемся с фактом существования трех потенциальных команд (не считая назначенной в последний момент группы лиц от облчека) палачей: чекистская команда внутренней охраны, команда Сыромолотова-Матвеева и команда Лисицына из ВЧК. Но эти большие силы не понадобились, и главную роль сыграла группа облчека во главе с Юровским и Никулиным.
Следующий документ (документы № 4-5), по предварительной оценке, один из вариантов предполагаемого сообщения в печати об убийстве, совершенном в доме Ипатьева, исполнении принятого постановления. Он гласит: «Экстренный выпуск. По распоряжению Областного исполнительного комитета Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Урала и Рев. штаба бывший Царь и Самодержавец Николай Романов расстрелян совместно с его семьей 17 июля 1918 года. Трупы преданы погребению.
Председатель Исполкома Белобородов
г. Екатеринбург 20 июля 1918 г., 10 часов утра»86.
Документ воспринимается исследователями по-разному: В. А. Козловым отвергается, Р. Пайпсом воспринимается с выраженной долей сомнения, а В. Л. Поповым — безоговорочно. Этот автор полагает, что первоначальный текст был даже направлен телеграфом в Москву для согласования и именно ею он и был «запрещен». Однако доказательств тому не приводится87. Характеризовать и оценивать подлинность этого документа не менее сложно, чем других. Прежде всего об атрибутике. Напечатан на бланке исполкома, внизу имеется печать ВРК, та же, что и на документах № 1 и 3. Проставлена подпись — «Председатель исполкома Белобородов», но самого автографа нет. В первоначальный текст, цитированный выше, внесены правки. Вычеркнуты группы слов: «совместно с его семьей»; «трупы преданы погребению». Проставлена резолюция: «запретить публикацию» и значится подпись А. Мебиуса, как видно, производившего эту правку и написавшего своего рода резолюцию о запрете публикации. Судя по всему, Мебиусом или его службой — штабом по заданию (или по своей инициативе?) был подготовлен приведенный текст сообщения для печати об акции 17 июля в доме Ипатьева, с сообщением о расстреле не только бывшего Императора, но и членов его Семьи, которое должно было появиться за подписью председателя исполкома облсовета (она могла покрыть и значащееся в тексте звено «Ревштаба», ибо, очевидно, он же и был председателем ВРК). Составить проект сообщения могли и до 20 июля, намереваясь опубликовать его именно в этот день, рассчитывая, предположим, на появление такового в Москве. Мог ли реально возникнуть вариант сообщения о расстреле всей Семьи? Представляется, что полностью исключать такую возможность не следует. В Москве был принципиально решен вопрос о «ликвидации» всей Семьи, но какие-то частные моменты, в том числе и по поводу формы и содержания сообщения для печати, могли оставаться. В 1934 г. Я. X. Юровский рассказывал: «Филипп... сказал... что Николая мы казним и официально объявим, а что касается семьи, тут может быть, будет объявлено, но как, когда и каким порядком, об этом пока никто не знает»88. Во всяком случае, в Екатеринбурге все же могли ожидать варианта сообщения о расстреле не только Николая II, но и его Семьи, хотя обмен телеграммами, процесс переговоров вращался вокруг первого варианта (сообщение только о расстреле Николая II). Сокрытие истины было одним из важнейших, исходных пунктов всего задуманного и осуществленного злодеяния, ибо оно непосредственно касалось взаимоотношений правительства В. И. Ленина с германскими властями, требовавшими непременного сохранения жизни бывшим Принцессам, Царевичу и Императрице, поскольку они были немецкой крови. В приведенном документе Мейера говорится об исполкоме совета, тогда как в этом был задействован лишь его президиум (да и то частично), что и было отражено в других документах. Возникают вопросы и в связи с датированием документа столь поздним днем — 20 июля. Очевидно, дата относится к предполагаемому моменту сообщения в газете89.
