«Я выстрелил в него (Николая II. — И. П.) в упор, он упал сразу»126, в другом утверждал также, что он убил и бывшую Императрицу, и Алексея. Все трое сдавали свое оружие в музей, заявляя, что из него ими был сделан выстрел в бывшего Царя, что они (Юровский, Медведев, Ермаков) стяжают славу этого деяния. Истину первого выстрела не установить. Одно лишь несомненно: в Николая Романова стреляли все трое. Первым как будто бы М. А. Медведев. Хотя нельзя быть уверенным и в достоверности свидетельств Кабанова и Никулина, переданных сыном М. А. Медведева, претендовавшего в последние годы жизни на то, что именно он сделал первый выстрел. Остается по крайней мере вопрос: почему дисциплинированный чекист перехватил заведомо намеченную жертву своего начальника; почему он начал стрельбу до отдачи тем команды, которая действительно прозвучала? Несомненно только то, что все трое настрелялись вволю, больше других. Особенно старался пьяный Ермаков: он докалывал и достреливал. Противоречий в показаниях свидетелей на этот счет нет. Оружие маузер, наган, кольт. Пожалуй, в качестве иллюстрации общей картины кровопролития расстрельной ночи: в заключение приведу отрывок из наиболее полных и откровенных воспоминаний Юровского от 1922 г.: «Я предложил всем встать. Все встали, заняв всю стену и одну из боковых стен. Комната была очень маленькая. Николай стоял спиной ко мне. Я объявил, Исполнительный Комитет Советов Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов Урала постановил их расстрелять. Николай повернулся испросил. Я повторил приказ и скомандовал "Стрелять". Первый выстрелил я и на повал убил Николая. Пальба длилась очень долго и несмотря на мои надежды, что деревянная стенка не даст рикошета, пули от нее отскакивали. Мне долго не удавалось остановить эту стрельбу, принявшую безалаберный характер. Но когда, наконец, мне удалось остановить, я увидел, что многие еще живы. Например, доктор Боткин лежал опершись локтем правой руки, как бы в позе отдыхающего, револьверным выстрелом с ним покончил. Алексей, Татьяна, Анастасия и Ольга тоже были живы. Жива была еще и Демидова. Тов. Ермаков хотел окончить дело штыком. Но однако, это не удавалось. Причина выяснилась только позднее (на дочерях были бриллиантовые панцири в роде лифчиков). Я вынужден был по очереди расстреливать каждого»127. И он, Я. X. Юровский, не обходит молча особую роль П. 3. Ермакова, но с наслаждением освещает и свою, причем так, чтобы в «верхах», для которых предназначалось «Свидетельство», учли его «исторический», «боевой» подвиг рой Мы отметили его точным цитированием.
3. Ложь и дезинформация вокруг убийства
Почти сразу же после убийства, с 19 июля, в центральную и местную печать пошел поток информации о нем: процессе принятия решения, его обстоятельствах и выполнении. И весь этот поток снизу доверху был наполнен ложью, заведомой и согласовывавшейся, как и само решение, между Москвой и Екатеринбургом, перед акцией и после нее. В основе дезинформации лежали «четыре кита»: расстрел был вынужден обстановкой, контрреволюционным заговором, опасностью освобождения Царской Семьи заговорщиками, невозможностью организации судебного процесса; решение принято местными властями самостоятельно, без какого-либо участия центра или даже вопреки ему; убит только Николай II; Александра Федоровна и дети живы, вывезены в безопасное место, эвакуированы. Само «постановление» публиковалось в разных вариантах и не датировалось. Разносилась молва, связывавшая принятие постановления с различными уровнями местной власти и датами.
Некоторые исследователи и публицисты приходили к заключению, что постановление вообще никем, никогда не принималось, документа просто не существует, что могло произойти на самом деле. Большинство же верит в его существование, по крайней мере продолжает его искать. Кое-кто считает, что нашел его, приводя текст то одной, то другой газетной публикации или листовки, в которых говорится о постановлении и дается указание на Уральский областной совет, или его исполком, или президиум. Например, Э. С. Радзинский, владеющий рядом важных документальных источников, правда, не всегда их правильно трактующий, также поднимает вопрос об «исчезнувшем постановлении о казни», относя его принятие к 12 июля, и «находит» его в письме читателя А. С. Круглова, который пишет: «У моего отца хранится переписанный им текст Постановления о расстреле царя, который был расклеен по городу.
"Постановление Уралисполкома Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. Имея сведения, что чехословацкие банды угрожают красной столице Урала — Екатеринбургу; и принимая во внимание, что коронованный палач, скрывшись, может избежать суда народа, Исполнительный комитет, исполняя волю народа, решил расстрелять бывшего царя Николая Романова, виновного в бесчисленных кровавых преступлениях".
Почти дословно совпадает с телеграммой (имеется в виду телеграмма уральских руководителей Ленину и Свердлову, направленная в Москву утром 17 июля. — И. П.).
Таков исчезнувший текст Постановления»128.
Листовка, содержащая лишь один из вариантов информации, переписанная отцом Круглова, кстати, с допущением ошибок, не есть постановление. В печати текст листовки неоднократно публиковался и в прошлом, и в наше время. Но почему Э. С. Радзинский принял листовку за постановление, за текст документа? Разве не известно, что расстреливали всю Семью и прислугу, не только бывшего Царя? Неужели Юровский вопреки постановлению расстрелял всех на свой страх и риск (и при находившемся тут же, то в доме, то у забора, сновавшем вокруг него Голощекине)?! Разве не говорил он в 1934 г., что Голощекин сказал ему еще 15 июля: казнить надо всех, только вот официально будет объявлено о казни одного Николая II? И объявлял Юровский в подвале жертвам о принятом постановлении расстрелять их всех. И заседания облисполкома ни 12 июля, ни в последующие дни перед убийством не созывалось. Нет, концы с концами никак не вяжутся, и «находка» автора ничего не стоит. Это не есть принятый документ. Это — один из материалов дезинформации, как раз призванный скрыть суть подлинного документа и настоящего акта по его исполнению.
Заседание, действительно принявшее решение, а может быть, и документ-постановление о казни, состоялось вечером 14 июля, было узким по составу, партийно-большевистским (с участием уральских партийных боссов, занимавших также руководящие советские посты). Конечно же, постановление, будь оно письменным или устным, могло быть сходным с мейеровским. Оно было более чем лаконично: «Ликвидировать бывшего царя Николая Романова и его семью, а также находящихся при нем служащих»129. Публиковать документ было нельзя и потому, что в нем речь шла о казни всех узников дома Ипатьева, а не только Николая II, и потому, что его принимал неофициальный, не конституционный, а партийный (и то — в узком составе) орган, и потому, что в нем не содержалось абсолютно никаких мотивов отмеченного преступления, его обоснований. Это сочли мелочью, был уже поздний вечер, часть участников заседания, в том числе Голощекин, вернулись с пикника (с девицами), сочинять не стали, а очевидно, сразу же или чуть позднее поручили это сделать кому-то из своего круга. И вообще надлежало сочинить бумагу (проект), которая бы после согласования с Москвой была выдана за постановление, причем, заметьте, без даты, а то дотошные екатеринбуржцы из состава исполкома или президиума облсовета, из числа тех же левых эсеров или беспартийных будут расспрашивать друг друга и руководство, каким это образом они не были извещены. и приглашены на заседание, где оно состоялось и кто все-таки на нем присутствовал. Более сведущие из непосвященных знали или только догадывались, что тайное заседание областных большевистских верхов где-то состоялось, и сразу по возвращении Голощекина из Москвы. Но они были не из тех, кто стал бы протестовать, поднимать шум.
