Потом в воспоминаниях все чекистские руководители стали пенять Ермакову за выбор места и прочие неудачи. Родзинский говорил: «Привлекали его (Ермакова. — И. П.) для этого, и получилось с этим знаете страшенное дело». Юровский задним числом также выражал неудовольствие действиями Ермакова, выбором места захоронения. При этом Юровский беззастенчиво лгал, заявляя, что к этому выбору не имел никакого отношения: «Где предполагалось схоронить трупы, я не знал, это дело, как я говорил выше, поручено было, очевидно, Филипом [Голощекиным] т. Ермакову... который и повез нас куда-то в В[ерх]-Исетский завод. Я в этих местах не бывал и не знал их»10. В действительности место было выбрано при непосредственном участии Юровского. Об этом говорят источники. Ложью он пытался снять с себя вину за посыпавшиеся потом на похоронщиков неудачи.
Юровский был ответственным за убийство, и трудно было бы предположить, что он не участвовал в «прятании концов в воду» — в определении подходящего места, да и в самом захоронении трупов. И следствием действительно были собраны данные, определенно свидетельствовавшие о том, что Юровский участвовал в выборе места захоронения и, выходит, одобрял его. Коптяковский крестьянин М. А. Волокитин в июне 1919 г. свидетельствовал: «Я хорошо помню, что в первых числах июля месяца (в то время, да и позднее, многие пользовались старым календарным стилем; начало июля в переводе на новое исчисление — его середина. — И. П.) я шел в Екатеринбург той дорогой, что идет из Коптяков. На этой дороге я встретил троих всадников, ехавших верхами в седлах. Два из них были мадьяры. Они были в австрийской солдатской одежде. Третий был Юровский, которого я хорошо знал... В руках у Юровского я видел простой плотничий топор. Встреча эта произошла у нас часа в 4 дня. Ехали они, направляясь прямо к переезду № 9 184 (к Коптякам). Юровский еще перекинулся со мной несколькими словами, спросил меня, много ли ягод. Я не могу припомнить, какого именно числа произошла эта моя встреча с Юровским, но я убежден, что это было еще тогда, когда я не слышал об убийстве Государя Императора, и незадолго до того дня, когда большевики объявили об этом официально в газетах»11.
Записаны показания горного техника И. А. Фесенко, производившего в те дни в районе урочища Четыре Брата работы по изысканию руды. Его показания зафиксированы так: «Однажды во время работы в местности около Четырех Братьев он увидел ехавших верхами на лошадях Юровского и с ним двух неизвестных лиц, одного из которых рабочие называли Ермаковым, а другой был пленный австриец, мадьяр или кто другой, он не знает. Юровского он знал до того, он занимал какое-то видное место при большевиках и был многим известен, а Ермакова и пленного видал в первый раз в жизни и до этого их совершенно не знал.
Встретясь с ним, они спросили его сначала, чем он тут занимается. Он объяснил им, что занимается разведкой руд. Тогда они спросили его, можно ли будет проехать по этой дороге на Коптяки и далее на автомобиле-грузовике, и при этом объяснили ему, что им нужно провезти 500 пудов хлеба... Разговор с ним вел более Юровский. Повстречались они с ним под вечер, приблизительно часов около пяти. Было это около 11 июля или после этого числа, он хорошо не упомнит, но только знает, что в те именно числа.
После проезда Юровского и Ермакова он еще работал сколько-то времени — день или два в означенной местности, а затем работы были прекращены, так как красноармейцы начали выгонять из той местности людей под предлогом военных действий»12.
Работа и пребывание в том месте Фесенко подтверждается найденной еще 30 июля 1918 г. следователем А. П. Наметкиным отметкой и надписью на березе: «Горный техник И. А. Фесенко. 11 июля 1918 г.». На основе этих двух показаний следователь Н. А. Соколов заключил, что речь идет о двух поездках Юровского в смежные дни — 14 и 15 июля сначала в поисках дороги, пути проезда к шахте (второе показание), а на следующий день — уже по известному ему пути. Могло быть и так, но, с нашей точки зрения, скорей всего речь идет об одной и той же поездке Юровского. Человеку в те дни очень занятому подготовкой убийства вряд ли надобно было дважды осматривать шахту и путь к ней от железнодорожного разъезда. Расхождение же в показаниях (один спутник Юровского в австрийской форме, другой — в иной; в одном случае — в 4, в другом — в 5 часов вечера и т.п.) — несущественны. Допрос производился спустя год, летом 1919 г., свидетели что-то могли запамятовать. Ермаков — верх-исетский военный комиссар, незадолго до того командовавший красногвардейским отрядом в боях под Оренбургом, наверняка был в военной форме. На дошедших до нас двух фотоснимках тех дней Ермаков в военной форме. Совсем не исключено, что он мог надеть и иноземный френч, что делалось многими военными. В памяти одного из свидетелей по прошествии времени военная форма спутников Юровского могла ассоциироваться с военнопленными. К тому же нельзя допустить, что Юровский обследовал место предстоящего захоронения без Ермакова или его какого-то товарища-визовца, хорошо знавшего указанный район. Уместным будет вновь обратиться к свидетельствам И. П. Мейера, писавшего, что 15 июля Юровский и Ермаков вместе с «Хорватом», которого он именует «начальником Международной бригады», отправились на место будущего захоронения трупов. Вполне могло быть и так.
Соколов при датировании поездки (поездок) допускает противоречия: в одном случае пишет о 15 и 16, в другом — о 14 и 15 июля13. Между прочим, он опирается при этом на показания упоминавшейся послушницы женского монастыря Антонины, которая 15 июля при посещении ДОНа с продуктами для заключенных вместе с другой послушницей, Марией, получила от Юровского задание — доставить на следующий день (16 июля) «полсотни яиц и четверть молока, и яйца велел упаковать в корзинку». Все это 16 июля, «во вторник» (перед казнью), «рано утром» они и доставили14. Сухой калорийный продукт явно был нужен убийцам для питания целой группы вне города15. Но этот продуктовый запас мог планироваться Юровским для питания именно при ночном захоронении 17 июля. Поездка верхом (накануне убийства) вряд ли могла быть очень длительной, ездоки могли и не проголодаться. На троих захваченных полсотни яиц (да еще и четверти молока, как сообщали послушницы в другом случае) было много. Наличия корзины у верховых замечено не было. Поездка Юровского для разведки намечаемого под захоронение места ранним и возвращение уже совсем поздним вечером буквально перед намечавшейся казнью (вспомним, что Юровский был ответственным за ее проведение) просто немыслима. По многочисленным данным, Юровский вечером 16 июля был в доме Ипатьева. Так и должно было быть. Когда же могла в действительности состояться поездка Юровского с Ермаковым к Ганиным ямам? 14 июля, в день приезда из Москвы Голощекина (это произошло утром) или на следующий день. Но скорей всего именно вечером 14 июля. Дело в том, что в этот воскресный решающий день (поздно вечером будет принято постановление об убийстве) Голощекин со своими друзьями, как помнит читатель, устроил гуляние в лесу. В нем участвовали и видные руководители, вовлеченные вдело Романовых. Казалось бы, среди них должен был быть и Юровский, но его там не было. Не было его и на состоявшемся вечером решающем заседании. Почему? Вероятно, он был занят чем-то другим: торопился вместе с Ермаковым подыскать место для захоронения. Надо было с этим спешить: убийство могло быть совершено и в ночь на 16 июля, к исходу следующего дня. Вполне возможно, что указание даты 16 июля в рассматривавшихся нами заготовленных загодя вариантах извещения для печати о казни Николая Романова могло быть и не опиской. Видимо, именно в этот день, с возвращением Голощекина, получив от него соответствующие указания, Юровский и закрутился в водовороте завершения подготовки убийства. С местом захоронения Юровский ознакомился и определил его 14 или 15 июля, никак не позднее. И показания Фесенко, что он после этой встречи работал в урочище еще «день или два», пока не появилось оцепление красноармейцев (16 июля), подтверждают обоснованность предположения.
